Контрреволюция

Действительно, урок неудачи Корниловского выступления не прошел даром для вожаков контрреволюции. Они поняли, что для успеха дела нужна база посолиднее, нежели несколько офицерских союзов и конспиративная организация промышленных дельцов среднего масштаба, вроде «Республиканского центра». С конца 1917 года начались поиски почвы, более благоприятной для Контрреволюции, преимущественно на окраинах России, где либо не существовало аграрных противоречий, которые болезненно сказывались в центре Европейской России, либо были некоторые основания и поводы для обособления от общего течения революции на почве узко-националистической.

В связи с этим Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов усиливал свою революционную бдительность, а вместе с тем усиливалось в нем влияние его левого крыла, т. е. большевиков, и Керенскому все больше и больше приходилось считаться с ним. В результате победа над Корниловым не упрочила положения Временного правительства, а скорей ослабила его. К тому же ввиду того, что после разгрома Корнилова крайние контрреволюционные силы временно ушли в подполье, яснее стала обрисовываться контрреволюционность политики Керенского. Он упорно продолжал придерживаться коалиции с буржуазией, т. е. пытался остановить развитие революции на полпути. Керенский толковал о «сильной власти», но как только он пробовал ее проявить, на него слева сыпались обвинения в поддержке контрреволюции и ему приходилось уступать требованиям Советов.

Инженер Пальчинский[145], назначенный Петроградским генерал-губернатором вместо Савенкова, позволил себе закрыть две левые газеты. Это вызвало такие протесты со стороны Совета, что Керенский был вынужден уволить Пальчинского.

И. В. Сталин писал в газете «Правда», что «диктатура», которую Керенский приписывает себе, на деле не что иное, как маска, заслоняющая диктатуру помещиков и капиталистов. И он доказывал это, раскрывая сущность структуры власти Временного правительства. Керенский называет себя главнокомандующим, а на деле во главе армии стоит генерал Алексеев, ставленник кадетов; во главе правительства директория, а на деле ведомствами управляют ставленники буржуазии.

В правительственных кругах возникла мысль о создании какой-то новой организации, которой постараться придать авторитет парламента и, опираясь на ее, получить возможность укрепить свою власть и безболезненно довести страну до Учредительного собрания.

Для начала созвано было «Демократическое совещание»[146] без участия буржуазии, на котором Керенский надеялся найти одобрение принципу коалиции с буржуазией. Прения в Демократическом совещании показали, что принцип этот встречает значительно большие протесты, чем того мог ждать Керенский. Голосование дало даже небольшой перевес протестующим. Однако почти ровное деление голосов дало повод Керенскому довести дело до созыва учреждения, из которого он задумал создать суррогат парламента. Временное правительство не собиралось нести ответственность перед этим учреждением, получившим наименование «Предпарламент», не надеялось, что наличие такого законосовещательного органа внесет успокоение в настроения, обострившиеся после Корниловского выступления, а успокоение позволит правительству вести прежнюю соглашательскую политику.

Таким образом, созыв Предпарламента являлся попыткой легализовать контрреволюцию, которую вел бы не тот или другой мятежный генерал, а сам глава Временного правительства под покровом фальсифицированной воли народной.

Родзянко внес меня в список членов Государственной думы, включенных в состав Предпарламента, но в канцелярии Государственного совета в Мариинском дворце, где должен был заседать Предпарламент, которая рассылала повестки, произошла какая-то путаница, повестки я не получил и потому на заседаниях нового учреждения не присутствовал. Впрочем, после неудачи Корниловского выступления, которое временно пробудило во мне некоторую активность, я вновь решил отойти от политической деятельности, и в Предпарламент меня не тянуло. Я собирался ехать в деревню, там должны были начаться работы земских собраний с обновленным составом земских гласных. Я полагал, что при моем опыте в земской работе смогу найти приложение своим знаниям и силам в пределах Могилевской губернии.

Совещания Предпарламента, по-видимому, не представляли большого интереса. Так их оценивал М. В. Родзянко, от которого я узнавал все подробности происходящего в Мариинском дворце. Речи являлись перепевом того, что говорилось на Московском государственном совещании, но в них не было уже интереса новизны, да не хватало и красочных контрреволюционных выступлений Корнилова и Каледина.

Впрочем, было одно выступление, которое вызвало большое волнение и на собрании, и вне его, и даже повлекло за собой перемены в составе Совета министров.