Контрреволюция

Я сам тогда думал почти так же, как высказывался Нокс, а потому мне было трудно что-либо возразить ему. Мы оба замолкли.

После довольно продолжительного молчания Нокс, точно в задумчивости, промолвил: «Есть у меня на руках значительные средства, и я не знаю, куда можно было бы их поместить?»

Я не понял Нокса и довольно наивно подумал, что он говорит о своих личных средствах. Я сказал ему, что при существующем политическом и экономическом состоянии России помещать в какое-либо предприятие свои средства более чем неосторожно.

«Вы меня, по-видимому, не поняли, – сказал Нокс. – Я, конечно, говорю не о частных средствах. В моем распоряжении находятся весьма крупные средства английского правительства, которые оно готово обратить на поддержание охоты драться русских солдат…»

Такая постановка вопроса меня поразила. Союзнические обязательства я понимал широко, материальная помощь, которую оказывали нам союзники, помощь в кредит, казалось мне, вытекала из этих обязательств, и я считал ее даже недостаточной.

Но в данном случае речь шла не о взаимной поддержке, а о чем-то вроде купли-продажи русской крови для обслуживания чужих интересов.

Я очень резко ответил Ноксу, что не могу допустить взгляда на Русскую армию как на скопище ландскнехтов, которых можно купить для защиты чужих интересов.

«Вы напрасно рассердились, – сказал Нокс, протягивая мне руку. – Я не хотел ни обидеть вас, ни сказать что-либо обидное для Русской армии. Мы с вами сошлись довольно близко в боевой обстановке, и я счел себя вправе говорить с вами вполне откровенно. Согласитесь, что ведь только такой разговор меж нами может иметь смысл и место. Так давайте поговорим с полной откровенностью: я англичанин, и меня превыше всего интересует то, что может служить на пользу Англии. Нам важно возможно дольше задержать немецкие дивизии на Восточном фронте, и я ищу способа этого добиться. Англия действительно готова платить наличные фунты стерлингов за каждого немецкого солдата, которого вы задержите на вашем фронте. Я спросил вашего совета по этому поводу – думаю, что вам не следовало бы сердиться на меня за это…»

Хотя тон речи Нокса и смягчил несколько мое отношение к нему, но я все еще не мог примириться с постановкой вопроса и довольно сухо сказал ему, что ничем не могу быть ему полезен, и мы расстались холодно в эту последнюю нашу встречу.

Должен признаться, что щепетильное отношение к иностранному вмешательству в наши дела и к материальной помощи с их стороны, так резко выражавшееся мною в сентябре 1917 года, очень сильно поблекло уже несколько месяцев спустя, в процессе революции, развившейся до крайних пределов, и начавшейся Гражданской войны.

Я уже не видел ничего предосудительного в том, что генерал Алексеев вошел в соглашение с союзниками о предоставлении ему 100 миллионов рублей, с выплатой по 10 миллионов в месяц, для ведения гражданской войны с большевиками. По-видимому, на эту цель и пошли средства, находившиеся в распоряжении Нокса. Насколько мне известно, выдачи эти последовали лишь в течение одного или двух месяцев, но материальную помощь оружием и одеждой англичане продолжали давать Добровольческой армии довольно долго.

Что касается самого Нокса, то он после командования отрядом Канадских войск в Сибири в колчаковское время вернулся в Англию и был избран в парламент от партии консерваторов. Подлинное отношение к России как его, так и других англичан, занимавших те или иные посты в России, раскрылось мне позднее, в процессе гражданской войны.

После Добровольческой армии англичане были не столько заинтересованы в победе белых, сколько в возможно долгом поддержании гражданской войны в пределах нашей Родины. Эта междоусобная война, ослаблявшая Россию, пробуждала в них надежду на возможное выгодное для них расчленение ее. Нефтяные богатства Баку и Северного Кавказа соблазняли их, и этим обуславливалась вся английская политика на Юге России в то время.

В Ростове-на-Дону английские представители заявляли себя друзьями России и, может быть, действительно были русофилами, но в то же время представители Англии в Грузии и Азербайджане не скрывали своих русофобских настроений и старательно содействовали развитию сепаратистских тенденций в этих республиках.

Глава 10 Деревня в конце 1917 года

В конце сентября или начале октября я уехал в деревню, где пробыл вплоть до начала января 1918 года.

Великая Октябрьская революция протекала вне моего поля зрения, и в нашу деревенскую глушь доносились лишь бледные отзвуки тех громовых событий, которые потрясали столицы и клали начало полной перестройки на новых основаниях всей страны.

В деревне я встретил большие перемены в настроениях крестьян по сравнению с тем, что я видел летом. Пока посягательств на наше имущество еще не бывало. Не было и личных неприятностей для членов нашей семьи, даже наоборот, в округе шли разговоры о предстоящем избрании моего старшего брата Александра в мировые судьи. Вскоре он и был избран.