Контрреволюция

Говорить нечего, что и Панас Ефременков, и Никифор Шведов без моего совета поехали бы за кирпичом и не отстали бы от товарищей, но я все же видел, что мои слова им пришлись по душе. Отношения у нас были всегда хорошие, и им легче было принимать участие в деле, для меня несомненно неприятном, так сказать, с моего согласия.

На следующий день тысяч сорок кирпича, остававшиеся на заводе, были увезены будянами, что вызвало большое недовольство выдрян и родьковцев, которые считали, что наш кирпич должен был быть поделен между всеми тремя деревнями, в былые времена находившимися в крепостной зависимости от моего деда.

Между тем работы в имении шли своим чередом, по заведенному порядку. Беспрепятственно была закончена молотьба урожая семнадцатого года и зерно было свезено в наш амбар. Молоко из двух хуторов ежедневно аккуратно отправлялось на сыроварню, продолжала работать экипажная мастерская… Даже события Октябрьской революции не сразу сказались на укладе нашей жизни.

Только в начале декабря в имении стали появляться представители новой местной власти. На наше имущество в доме не было наложено никакого запрета, но последовала опись живого и мертвого инвентаря. В нашем пользовании были оставлены 3–4 коровы и 2–3 лошади, оставлена была птица, пара свиней. Остальным мы распоряжаться не имели права. Взяты были ключи от амбара, и муку и фураж для скота мы получали по мере надобности.

В конце ноября я сделал попытку найти работу в обновленном земстве. Я поехал в наш уездный город Мстиславль на земское собрание.

Из прежнего состава земских гласных почти никого налицо больше не было. Председательствовал бывший секретарь управы.

Я принимал участие в обсуждении различных хозяйственных вопросов с искренним желанием помочь людям, мало знакомым с делом, войти в курс его. Мне не мешали высказываться, но я невольно чувствовал, что если и нет вражды лично ко мне, то все же я оставался в глазах большинства участников собрания осколком прошлого, которому не место в новой работе.

Я начинал чувствовать себя выкинутым из общественной жизни. Политическая деятельность, которой я отдался в последние годы, была мне недоступна больше. Военная служба при том состоянии, в котором находилась армия в то время, при недоверии, которое царило в солдатской массе по отношению к офицерам, представлялась мне совершенно для меня неподходящей. Новое земство меня сторонилось. Землю и мое хозяйство у меня отнимали.

Последнее огорчало меня больше всего. Огорчала не только потеря имущества, но в неменьшей степени и необходимость бросать дело, к которому я искренне пристрастился. Я положил много труда на налаживание хозяйства в нашем имении и достиг действительно хороших результатов. Я смело могу сказать, что оно стояло на пути к тому, чтобы стать образцовым. Теперь мне казалось, что с уходом моим от дела все с любовью налаженное мной развалится, земля будет разбита на мелкие участки, породистые коровы, высокие удои которых поддерживались обильным и правильным кормлением и уходом, разойдутся по рукам и утратят свои превосходные качества, и мой восьми-девятилетний труд пропадет даром.

Должен признать тут же, что мои пессимистические ожидания не сбылись: много позднее я узнал, что в моем имении был организован совхоз и хозяйство в нем преуспевало.

Но в то время, рядом с этими мрачными предположениями, передо мной вставала необходимость навсегда покинуть любимую мной усадьбу, большой сад с тенистыми аллеями, насаженными моей матерью еще в семидесятых годах прошлого века, с более молодыми, но уже дающими густую тень, насаженными мною. Приходилось покинуть наш большой дом, который из летней дачи был приспособлен к зимнему времени и приобрел уют старопомещичьего жилища, в котором портреты предков в напудренных париках, старинный фарфор на стенах, ряды старых и современных фотографий, библиотека с книгами XVIII века в старинных кожаных переплетах, со всеми русскими классиками XIX века, с полным комплектом «Отечественных Записок», передового журнала семидесятых годов, с произведениями лучших французских, английских и немецких авторов, старинная и новейшая мебель, – все говорило о культурной жизни нескольких поколений.

Однако делать было нечего, надо было как-то применяться к новым условиям жизни, создавшимся на родине, и найти приложения своим силам – мне в ту пору только что минуло 40 лет.

О своих контрреволюционных начинаниях, которыми я был занят летом, я больше не помышлял: я вполне искренне готовился работать на родине. Но, во что выльется моя работа, я себе еще представить не мог. Я решил вернуться в Петроград и там приняться за поиски работы.

Встретив новый год в деревне, мы с женой в первых числах января приехали в Петроград.

Глава 11 Петроград зимой и летом 1918 года

По приезде в Петроград я ощутил, насколько резко изменилось политическое положение в стране, но еще не мог себе дать отчета в том, как скажутся на моей личной жизни эти перемены.