Контрреволюция

Несколько больше внимания встречали общественные организации, вернее первая из них, Совет государственного объединения России, от местных властей. Состав СГОР был ближе и Пильцу, и Шульгину, а следовательно, и Гришину-Алмазову, чем составы других организаций, и он добился от Пильца крупного ассигнования на пропаганду «борьбы с большевиками». Председатель Совета ГОР не замедлил передать это ассигнование былым сотрудникам «Нового Времени», профессору Пиленко[204] и Гаккебушу (Горелову)[205].

Помимо одесских властей, русских, в общем довольно беспомощных, связанных в своих начинаниях распоряжениями из Екатеринодара, самодовлеющей и действительно сильной властью являлось командование союзнических оккупационных частей в лице французского генерала Ансельма[206] и его начальника штаба Фрейденберга[207].

Союзные войска появились в Одессе в конце декабря 1918 года, когда город был наполовину занят петлюровцами, при помощи добровольческих частей очистили от них его, причем французы никаких потерь не понесли, но прочно обосновались в Одессе.

Как только прибыли генерал Ансельм и полковник Фрейденберг, все три общественные организации стали осаждать их, требуя выполнения постановлений Ясской конференции, как будто эти постановления являлись чем-то обязательным для союзных правительств и должны выполняться командованием оккупационных войск.

Каждая из трех организаций, по очереди являвшихся к Фрейденбергу, часто, и к Ансельму, реже, представляла им свои соображения и планы, причем не стеснялась в критике и отзывах о планах других организаций и о личностях их представителей.

Что касается меня лично, то я немедленно по прибытии в Одессу вошел в состав военного представительства Добрармии в Одессе и принял ту же должность, что и в Киеве, – начальника политической части.

По долгу службы мне приходилось поддерживать связь с французским командованием, так как ни начальник штаба полковник Немирок, ни сам Гришин-Алмазов французским языком не владели и предоставили это дело мне.

Генерал д’Ансельм принял меня поначалу очень величественно, но, узнав, что я былой член Государственной думы и входил в состав парламентской делегации, посетившей Францию в 1916 году, что я знаком со многими видными членами палаты, стал много любезнее.

С полковником Фрейденбергом, с которым мне приходилось иметь дело много чаще, мы сошлись короче.

Он мне откровенно высказал, что ему очень трудно считаться с заявлениями представителей различных организаций ввиду постоянных взаимных обвинений, которые они не стесняясь сыпят один на другого, опровергая данные, опорочивая чужие планы.

«Вы, положительно, первый русский общественный деятель, не ругающий сплошь всех остальных, – сказал мне как-то раз Фрейденберг, – потому мне легче с вами разговаривать…»

Полагая, что на основании этого впечатления, произведенного на начальника штаба оккупационных войск, примерно через месяц маршал Франше д’Эспере[208], главнокомандующий на Востоке Европы, предложил Деникину командировать в Константинополь, в качестве представителя Добровольческой армии, полковника Энгельгардта.

Из разговоров с Ансельмом и Фрейденбергом я скоро убедился, что никакой широкой оккупации Юга России не будет.

Появление у власти в России Ленина пугало англичан и французов прежде всего тем, что Ленин заявлял об аннулировании всех царских долгов союзникам, и это побуждало их к интервенции.

Однако настроения в войсках после длительной войны с немцами ясно указывали на то, что солдаты вовсе не склонны принимать участие в разрешении каких-то междоусобных споров в чужой стране. И начальство оккупационных войск в Одессе опасалось, что в случае распоряжения предпринять активные действия против большевиков ему придется столкнуться с неисполнением приказов.

Понятно, что сведения такого рода докатывались и до Парижа, вследствие чего французское правительство не решилось на расширение оккупационной зоны, а вскоре ликвидировало и всю оккупацию.

По долгу службы я должен был знакомиться с настроениями солдат и матросов французских оккупационных частей. Я нашел полное подтверждение того, что слышал от самого Фрейденберга. Имя Ленина было уже популярно среди военных всех рангов, и мне приходилось слышать, как французские солдаты говорили: «Же сьюи большевик (я – большевик)».

При таких настроениях трудно было рассчитывать на успех активных действий. Это очень наглядно сказалось, когда Херсон и Николаев были очищены немецким отрядом, занимавшим этот пункт до подхода союзнических войск. Они были заняты небольшими красными частями. Посланный для вытеснения их греческий отряд при поддержке трех или четырех танков при первом же столкновении с противником поспешно отступил, а французы даже бросили свои танки.

Кроме связи с союзниками в мою обязанность входила и пропаганда идей Добрармии, и поддержание связи с общественными организациями.