Копи царя Соломона

Мне показалось, что мы насытились не раньше, чем съели по меньшей мере с десяток плодов каждый, хотя дикие дыни и не особо хороши на вкус. Но одними дынями сыт не будешь. Утолив жажду их сочной мякотью, а затем, собрав еще несколько дюжин, мы разрезали плоды и положили вялиться на солнцепеке. У нас еще оставалось немного билтонга, но всех мутило при одной мысли о жестком, как доска, сушеном мясе, да и его следовало экономить, потому что никто не мог сказать, когда и где нам удастся пополнить свои запасы. И тут нам отчаянно повезло: я заметил стаю крупных птиц над пустыней, летевшую прямо к нам.

– Стреляй, господин! Ну давай!.. – нетерпеливо шепнул мне готтентот, падая плашмя на потрескавшуюся и кое-где поросшую чахлой травой лаву.

Все рухнули вслед за Вентфогелем. Я осторожно поднял голову и увидел, что это стая дроф, и летит она на расстоянии пятидесяти ярдов от земли. Взяв один из винчестеров, я выждал, когда птицы оказались почти над нами, и внезапно вскочил на ноги. Заметив меня, дрофы, как я и предполагал, сбились в кучу. Я дважды выстрелил, и мне посчастливилось попасть в одну из них. Птица тотчас рухнула на землю.

Это был отменный экземпляр, весивший около двадцати фунтов. Через полчаса наша добыча уже жарилась на костре, который мы развели из сухих дынных стеблей. Впервые за неделю у нас было такое замечательное лакомство; мы съели дрофу целиком, оставив лишь кости и клюв. А насытившись, значительно приободрились.

Ночью при лунном свете наш маленький отряд снова двинулся в путь, прихватив с собой столько дынь, сколько был в состоянии унести. Воздух становился все прохладнее и резче, что заметно облегчало нам подъем. К рассвету до линии снегов оставалось пройти немногим больше десяти миль.

Здесь мы снова обнаружили дыни, и теперь можно было не беспокоиться о воде – вскоре ее с лихвой заменит чистый горный снег. Но между тем подъем становился все более опасным, и мы продвигались вперед и вверх чрезвычайно медленно, делая не более мили в час и все чаще останавливаясь. Запасы нашей провизии закончились, а по пути мы не встретили ни одного живого существа, не считая той стаи дроф. Кроме того, поблизости не было ни родников, ни ручьев. Это показалось нам более чем странным: ведь над нами находилась масса снегов и льда, которой полагалось бы таять под жгучим солнцем. Но откуда мы могли тогда знать, что по какой-то неведомой причине вся талая ледниковая вода стекала по северному склону гор Сулеймана?

Теперь на передний план выступила угроза голодной смерти. Чтобы немного отвлечься от печальных мыслей, я начал во время привалов заносить в свою записную книжку краткие заметки. Вот лишь некоторые из них:

21 мая. Воздух достаточно прохладен для дневного перехода, и мы решили продолжить подъем в одиннадцать часов утра. Взяли с собой несколько дынь. С трудом тащились весь день, однако дынь больше не встретили, – по-видимому, мы находимся уже выше той полосы, где они произрастают. Никакой дичи по-прежнему нет. На закате с облегчением остановились передохнуть. Ничего не ели в течение многих часов. Ночью сильно страдали от холода.

22 мая. Снова вышли на рассвете, чувствуя нарастающую слабость. За весь день продвинулись всего на пять миль. Наткнулись на несколько расселин в лаве, заполненных снегом; им мы и отобедали, так как больше есть нечего. Расположились на ночлег под выступом огромного плато. Жестокий холод. Выпили по глотку бренди и улеглись, завернувшись в одеяла и прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Голод и усталость измотали нас всех, но в особенности Вентфогеля. Опасались, что парень не доживет до утра.

23 мая. Снова попытались идти дальше, как только солнце поднялось достаточно высоко и пригрело. Мы в ужасном состоянии, и если не раздобудем еды, то, боюсь, этот день будет последним днем нашего путешествия. Бренди осталось несколько капель. Капитан Гуд, сэр Генри и Амбопа держатся бодро, однако Вентфогель в паршивом состоянии. Как и все готтентоты, он не выносит холода. Я уже не чувствую прежней острой боли в желудке и, наоборот, становлюсь каким-то бесчувственным. Все остальные говорят, что испытывают примерно такие же ощущения.

После полудня вышли к краю обрывистого хребта или вертикальной стены из лавы, соединяющей две горы. Вид отсюда – сплошное великолепие. Позади до самого горизонта раскинулась огромная мертвая пустыня, а перед нами расстилается плотный покров слежавшегося снега, образующего почти ровную поверхность. В самый центр этой снеговой равнины будто воткнута чьей-то рукой горная вершина, вздымающаяся в небо еще на четыре тысячи футов. Вокруг ни одного живого существа. Помоги нам Господь! Боюсь, наш последний час близок…

То, что произошло с нами дальше, заслуживает более подробного описания.