– Боже правый! – наконец с облегчением воскликнул он. – Это не Джордж!
Я тоже присел, пытаясь рассмотреть незнакомца.
Покойный был, очевидно, рослым человеком средних лет; его темноволосая с проседью голова была полуопущена, но можно было увидеть тонкие черты лица, орлиный нос и длинные черные усы. Кожа незнакомца, совершенно желтого цвета, плотно обтягивала высохшие скулы. На нем не было никакой одежды, кроме полуистлевших штанов, давно превратившихся в лохмотья. На шее этой насквозь промороженной мумии болталось распятие из слоновой кости.
– Интересно, кто бы это мог быть? – удивленно проговорил я.
– Неужели вы еще не догадались? – хмыкнул капитан. – Да ведь это же наш старый добрый дон Хозе да Сильвестра!
– Не может быть! Ведь он умер триста лет назад!
– Ничего удивительного, – спокойно возразил Джон Гуд. – В этом холоде сеньор смог бы с таким же успехом провести и три тысячелетия. При здешней температуре он сохранился свеженьким на веки вечные, словно замороженная новозеландская баранина. А в этой пещере, дьявол ее побери, даже днем не меньше десяти градусов мороза. Солнце сюда не проникает, а хищных животных в окрестностях попросту нет. Ни на минуту не сомневаюсь, что раб, о котором дон Хозе упоминает в своей записке, содрал с него всю одежду и бросил тело: одному ему было не под силу похоронить хозяина. Взгляните-ка! – Капитан наклонился и поднял остро отточенный обломок кости довольно странной формы. – Именно этим пером дон Сильвестра и начертил свою карту…
Мы даже забыли о собственных бедствиях, потрясенно глядя на молчаливого пришельца из глубины веков.
– А отсюда он брал кровь, которой писал. – Генри Куртис указал на едва заметную ранку на левой кисти португальца. – Честно скажу: ничего подобного я в жизни не видел!
Должен признаться, что мне стало не по себе. Теперь не оставалось никаких сомнений в том, что перед нами действительно был Хозе да Сильвестра. Я отчетливо представлял его последние дни: как он в полном одиночестве погибал от голода, как пытался согреться в пещере, а когда понял, что близится его смертный час, нашел в себе силы и мужество передать потомкам великую тайну. Мне даже почудилось, что в резких чертах его лица есть некоторое сходство с моим бедным знакомцем Сильвестром…
Так или иначе, храбрый сеньор сидел перед нами – словно страшное предупреждение тем, кому не терпится приоткрыть завесу неизвестности.
– Уйдем отсюда, – прервал мои бесплодные размышления сэр Генри. – И оставим старому сеньору товарища по несчастью, который, может быть, скрасит его одиночество.
Легко, словно перышко, подняв закоченевшее тело Вентфогеля, Генри Куртис усадил готтентота рядом с доном Хозе да Сильвестра. Затем он наклонился и сорвал распятие с шеи португальца. Он даже не попытался развязать шнурок, потому что его пальцы не гнулись от холода. Мне думается, что это распятие и по сей день находится в Англии. Я же прихватил перо, сделанное из обломка кости. Оно и сейчас лежит передо мной на столе. Скажу честно – иногда я подписываю им свое имя на особо важных бумагах.
Оставив этих двоих нести вечную сторожевую службу среди величественного безмолвия, мы выбрались из пещеры на залитую благодатным солнцем снежную равнину и побрели дальше. В глубине души каждый опасался, что недалек тот час, когда и нас постигнет та же участь. Пройдя около полумили, мы приблизились к краю плато и обнаружили, что бугор, венчающий гору, расположен не в центре снежной равнины, а как бы смещен в сторону пустыни, а за ним прячется на удивление пологий склон.
Плотные слои тумана вскоре окончательно рассеялись, и, подойдя ближе, мы увидели у самого края снежного откоса лужайку, покрытую изумрудно-зеленой травой. Лужайка располагалась ниже нас не более чем на пятьсот ярдов, и по ней протекал ручей. Но это было далеко не все: на берегу ручья вольготно расположилась на солнышке дюжина крупных антилоп, породу которых определить было сложно из-за расстояния. Но все равно нас охватило такое ликование, что даже царственный Амбопа, не удержавшись, исполнил какую-то туземную пляску.
Когда первые восторги улеглись, сразу же возник вопрос, как добыть вожделенную пищу. Даже для самого лучшего стрелка животные находились слишком далеко; поэтому мы начали нетерпеливо и бурно совещаться. Мысль о том, чтобы бесшумно подкрасться к животным, пришлось сразу отбросить, так как ветер дул в ту сторону и антилопы могли нас почуять; кроме того, как бы мы ни осторожничали, нас было легко заметить на ослепительно-белом снегу.
– Придется стрелять отсюда, – сказал сэр Генри. – Только из какой винтовки? Как вы считаете, мистер Квотермейн?
Вопрос был серьезный. Магазинный винчестер бьет на тысячу ярдов. У нас их два; Амбопа нес теперь свой и бедняги Вентфогеля. Двустволка «экспресс» – всего на триста пятьдесят, и шансы на промах слишком велики. С другой стороны, если из нее все-таки удастся поразить цель, шансы убить животное значительно выше, так как патроны для «экспресса» снабжены разрывными пулями. В конце концов я решился рискнуть и стрелять из двустволки «экспресс».