Копи царя Соломона

Зрелище было потрясающее – два могучих бойца, оба в кольчугах, на которых огнем сверкали багровые лучи заходящего солнца. Оценив возможности и силу друг друга, противники сперва отступили, а затем с поднятыми боевыми топорами начали осторожно описывать круги. Внезапно сэр Генри прыгнул вперед и нанес удар, но Твала успел уклониться. Удар был такой силы, что англичанин едва устоял на ногах. Дикарь мгновенно воспользовался этим, обрушив на противника тяжелый боевой топор, который до этого вращал над головой.

Признаюсь, у меня душа ушла в пятки и мелькнула мысль: все кончено. Однако сэр Генри молниеносно вскинул щит и сумел отразить атаку. Топор отсек лишь край щита. Сэр Генри тут же ответил ударом на удар, но Твала тоже успел прикрыться щитом. Так они и обменивались «любезностями» в течение нескольких минут – причем обоим удавалось оставаться невредимыми. Волнение на площади росло; воины, следившие за поединком, совершенно позабыли о дисциплине и подступили совсем близко к сражавшимся. При каждом движении бойцов они разражались криками радости или отчаяния.

Раненый капитан Гуд, чьи носилки установили неподалеку от нас с Игнози, давно очнулся и теперь сидел, внимательно наблюдая за происходящим. Наконец, не выдержав, он вскочил и, подпрыгивая на здоровой ноге, завопил, перемежая слова ободрения отборной моряцкой руганью:

– Так его, старина! Давай, ломи! Круче удар – целься в нос этой чернокожей посудины!

Неожиданно сэр Генри, изловчившись, пробил щит противника и рассек плечо циклопа. Рыча от боли и ярости, Твала нанес ответный удар – и рукоятка боевого топора англичанина, изготовленная из кости носорога, треснула. На скуле сэра Генри теперь зияла глубокая рана, из нее струилась кровь. Широкое лезвие топора со звоном покатилось по известняковым плитам, а из толпы «Буйволов» раздался горестный вопль множества глоток. Твала с торжествующим ревом бросился на противника.

Я в ужасе закрыл глаза, а когда открыл их, то увидел, что щит сэра Генри валяется в стороне, а он сам, обхватив могучими руками Твалу, борется с ним. Оба раскачивались, сжимая друг друга в медвежьих объятиях, их мускулы трещали и готовы были лопнуть от напряжения. Наконец одноглазый сверхчеловеческим усилием вынудил Генри Куртиса упасть, однако даже в падении тот увлек Твалу за собой. Бойцы покатились по земле, не разжимая смертельных объятий.

– Постарайтесь отнять у него топор, Генри! – во весь голос завопил капитан.

То ли сэр Генри услышал этот совет, то ли фортуна была на его стороне, но ему удалось ухватиться за кожаный ремешок, прикрепленный к руке противника, на котором висел топор. Теперь оба, тяжело дыша, сражались за обладание этим оружием. Внезапно ремешок лопнул, мускулы сэра Генри напряглись – и он невероятным усилием вырвался из железной хватки Твалы.

Теперь топор находился в руке Генри Куртиса, а в следующую секунду он уже твердо стоял на ногах, выпрямившись во весь рост. Лицо его заливала кровь, хлеставшая из раны. Вскочил и Твала. Стремительным движением он нанес сильный удар метательным ножом в грудь противника – но и на этот раз удивительная кольчуга отразила его. Дикарь с яростным воплем замахнулся снова, однако же сэр Генри, собрав все свои силы, обрушил на Твалу сокрушительный удар топора.

Единый вздох вырвался из тысячи глоток – голова диктатора слетела с плеч и покатилась, подпрыгивая, прямо к ногам неподвижно застывшего Игнози. Еще секунду обезглавленное тело продолжало стоять, лишь кровь била фонтаном из перерубленных шейных артерий. Затем Твала рухнул, и золотой шейный обруч со звоном слетел с его шеи.

Сэр Генри сделал шаг, тяжело опустился на землю и закрыл глаза. К англичанину тут же бросились воины, чьи-то заботливые руки обмыли холодной водой его лицо – и серые глаза нашего друга открылись. Он выстоял и вышел победителем из смертельного поединка…

В этот миг зашло солнце; я вздохнул и отправился туда, где в пыли лежала голова бывшего властителя, снял с остывающего лба алмаз и подал его Игнози.

– Это принадлежит тебе по праву, король кукуанов! – сказал я.

Наш бывший слуга Амбопа, красавец, атлет, смельчак и гордец, увенчал диадемой свое смуглое чело и, подойдя к мертвому телу, поставил ногу на грудь своего обезглавленного врага. А затем ликующим гортанным голосом запел победную песнь.

Передавать содержание этого дикого и одновременно торжественного гимна не имеет смысла. Однажды я слышал, как некий знаток греческого языка читал вслух творение Гомера, и, помнится, замер в восхищении от удивительного звучания этих плавных ритмических строк. И хотя у меня подкашивались ноги от усталости, вызванной переживаниями последних дней, я точно так же, затаив дыхание, слушал песнь победителя, как, впрочем, и вся площадь, не сводившая со своего молодого короля восторженных глаз.

Наконец Игнози умолк, и из сгустившихся сумерек, окутавших площадь, донеслось многоголосое эхо:

– Ты – наш король!