Копи царя Соломона

И уже тогда мне стало ясно, что вчерашний день произвел необычайную перемену в отношении кукуанов к сэру Генри. Отныне англичанин был окружен благоговейным почитанием, словно могучее сверхъестественное существо. В считаные часы вызов, принятый сэром Генри после целого дня кровавой сечи, сам поединок с Твалой и его завершение – единственный удар, снесший голову гиганта, – превратились в легенду. С того времени любое проявление исключительной силы или необыкновенный военный подвиг в здешних краях именовались «удар Инкубу».

Старик сообщил нам, что полки бывшего короля присягнули Игнози, а вожди областей и крупных селений Земли Кукуанов прибыли с изъявлениями покорности. Со смертью Твалы и Скрагги закончились всяческие волнения, так как других наследников у бывшего короля не нашлось, и, таким образом, кроме Игнози, больше некому было претендовать на королевский престол. Когда же я, не удержавшись, заметил, что Игнози, как ни крути, пришел к власти, пролив реки крови своих соплеменников, Инфадус, уже стоявший на пороге, только пожал плечами.

– Да, – произнес он, – это правда, многие убиты, но остались молодые женщины, которые будут усердно рожать, так что скоро подрастут новые воины. Они и займут места тех, кто пал. Зато страна на некоторое время успокоится. Наступят мир и процветание.

Позже к нам ненадолго заглянул Игнози – его голова была увенчана королевской диадемой, которая словно была создана для этого скульптурной лепки лица и великолепной головы. Глядя на его царственную осанку и подобострастные ужимки свиты, я невольно вспомнил рослого зулуса, который всего несколько месяцев назад явился к нам в Дурбане наниматься в услужение. Вот вам и превратности судьбы, и непредсказуемое развитие событий. Тем не менее при виде правителя страны я поднялся и почтительно произнес:

– Привет тебе, король!

– Да, Макумазан, теперь я и в самом деле король. И только благодаря вашей неоценимой помощи и расположению ко мне.

Затем Игнози сообщил, что пока все идет отлично и что он надеется через пару недель устроить большое празднество, дабы предстать на нем перед всем своим народом.

Я поинтересовался, как он намерен поступить с Гагулой.

– Старуха – сущий злой дух, – нахмурившись, ответил Игнози. – Из-за нее столько бедствий обрушилось на нашу страну. Я убью ее вместе со всеми ее ведьмами – охотницами за колдунами. Небеса видят, что именно Гагула, подчинив своей воле безмозглого Твалу, сделала нашу страну столь жестокой…

– Однако она многое знает, – возразил я.

– Это верно. – Игнози вздохнул и, на мгновение задумавшись, продолжил: – Только Гагуле известна тайна Трех Колдунов, которые находятся там, где кончается Великая Дорога и где погребены наши короли и восседают Молчаливые.

– И где находятся алмазы! Помнишь ли свое обещание, Игнози? Ты должен помочь нам добраться до копей, даже если для этого тебе придется пощадить жизнь Гагулы, – ведь она одна знает туда дорогу.

– Макумазан, я обещаю подумать над твоими словами…

После того как король покинул хижину, я пошел взглянуть на Джона и застал его в тяжелом бреду. Лихорадка, вызванная раной, вцепилась в него всеми когтями, и капитану с каждым часом становилось все хуже и хуже. Мне даже показалось, что дела его совсем плохи, – и я совершенно не сомневаюсь, что он умер бы, если бы Фулата не ухаживала за ним столь самоотверженно. В шатком равновесии между жизнью и смертью прошло несколько дней, и все это время темнокожая девушка не отходила от Джона ни на шаг, действуя, словно опытная сестра милосердия. Сначала я пытался было ей помогать, однако Фулата сочла, что наше присутствие беспокоит капитана, и попросила, чтобы ее оставили наедине с раненым.

В известной степени она была права: и я, и сэр Генри еще не полностью оправились от наших военных похождений и к тому же понятия не имели, как лечить столь жестокую лихорадку.

Фулата же бодрствовала круглые сутки – убирала, готовила пищу, отгоняла от Джона мух и раз в полчаса поила его единственным лекарством – охлажденным молоком, настоянным на соке луковиц неизвестного мне растения из семейства тюльпановых. Я и сейчас как наяву вижу эту картину: наш капитан с исхудавшим лицом, с блестящими, широко открытыми глазами, беспрерывно бормочущий всякий вздор и мечущийся на шкурах, – и прислонившаяся к стене хижины юная кукуанская красавица, которая сидит у его ног на полу. Глядя на ее нежное лицо и темные бархатные глаза, я видел глубокое сострадание, которое она испытывала к нашему другу.

Через неделю мы с сэром Генри, потеряв надежду на выздоровление капитана, переселились в отдельную хижину, и лишь Фулата твердо верила, что он выживет. На расстоянии трехсот ярдов вокруг бывшего обиталища Твалы царила полная тишина. По приказу короля Игнози все, кто жил в домах позади этой хижины, были выселены, кроме сэра Генри и меня, чтобы никакой шум не беспокоил больного. Однажды ночью, измучившись бессонницей, я вздумал пойти проведать Джона. Я тихо вошел; лампа, стоящая на полу, освещала неподвижную фигуру капитана.