Копи царя Соломона

Таким образом, слова, сказанные мной у подножия холма посланцу Твалы, оказались пророческими. Не прошло и сорока восьми часов, как обезглавленный труп Твалы валялся у дверей его хижины.

Глава 18 Болезнь Джона Гуда

Сэра Генри и обессилевшего от волнения капитана перенесли в бывшее жилище Твалы; туда же поспешил и я.

Оба они еле дышали от потери крови и крайнего изнеможения, да и мое состояние было немногим лучше. Благодаря подвижному образу жизни, постоянной закалке и прирожденной худобе, я считал себя выносливым человеком и мог подолгу переносить большие нагрузки. Однако теперь, помимо усталости, давала знать себя старая рана, нанесенная львом, а голова моя буквально раскалывалась на части. По правде говоря, трудно было вообразить более жалкую троицу «белых людей, спустившихся со звезд», чем мы в тот памятный вечер. Утешением могло послужить лишь необыкновенное везение – ведь многие тысячи храбрых кукуанских воинов лежали мертвыми на поле битвы, а нам удалось сохранить свои жизни.

Кое-как с помощью красавицы Фулаты мы стащили с себя кольчуги. С тех пор как мы спасли ее от неминуемой гибели, девушка добровольно заняла место Амбопы и стала нашей служанкой. С особым пристрастием юная красавица заботилась о Джоне Гуде.

Кольчуги, несомненно, спасли жизнь двоим из нас, но, едва освободившись от них, мы увидели, что наши тела сплошь покрыты ссадинами и кровоподтеками. Что касается сэра Генри, то он и вовсе из-за бесчисленных ушибов и синяков походил на леопарда. Фулата мигом раздобыла какое-то снадобье из растертых листьев с весьма приятным запахом и посоветовала воспользоваться им. Когда мы приложили его к болезненным местам, нам заметно полегчало.

Впрочем, все это можно считать мелочами по сравнению с серьезными ранами сэра Генри и Джона. У капитана была сквозная рана в мышцах ноги и значительная кровопотеря, а у нашего героя, кроме всего прочего, – глубокое рассечение мягких тканей лица, нанесенное боевым топором Твалы.

К счастью, капитан, как я уже говорил, кое-что понимал в медицине, и, когда нам принесли его заветный ящик с лекарствами и инструментами, он тщательно промыл обе раны – Куртиса и свою, а затем, несмотря на тусклый свет примитивной кукуанской лампы, ухитрился довольно ловко их зашить. После этого Джон густо смазал раны антисептической мазью, которая нашлась в его аптечке, и мы перевязали их остатками носовых платков.

Тем временем Фулата сварила крепчайший бульон, что было как раз по нашим желудкам. Наскоро проглотив его, мы бросились на груду звериных шкур, разбросанных на полу хижины. И какова насмешка судьбы: на ложе Твалы, укрывшись его плащом, в ту ночь спал сэр Генри – человек, лишивший короля-узурпатора жизни!

Однако «спал» – чересчур сильно сказано, так как всем нам долго не удавалось сомкнуть глаз. Весь город был наполнен горестными воплями и жалобными причитаниями женщин, потерявших мужей, сыновей и братьев. В угоду человеческому честолюбию пали свыше двадцати тысяч воинов, третья часть кукуанской армии. Жертва поистине непомерная. Я лежал, вслушиваясь в эту симфонию человеческого горя, и не мог уснуть – сердце мое просто разрывалось на части.

К полуночи плач стал затихать, а вскоре наступила тишина, лишь изредка нарушаемая пронзительными воплями, доносившимися из хижины, стоявшей позади нашей. Там Гагула оплакивала своего бездыханного господина.

Наконец я заснул беспокойным сном, беспрестанно просыпаясь и конвульсивно вздрагивая. В полудреме меня окружали призраки: то воин, которого я уложил собственной рукой, снова нападал на меня на вершине холма, то я оказывался в самой гуще боя, то украшенная иссеченным плюмажем окровавленная голова Твалы катилась к моим ногам, скрежеща зубами и свирепо сверкая единственным глазом… Мои друзья спали не лучше. Но, как бы там ни было, эта тяжелая ночь подошла к концу…

Когда наступил рассвет, я обнаружил, что у капитана начался лихорадочный жар. Вскоре он начал бредить, на его губах показалась кровавая пена – очевидно, результат разрыва какого-то сосуда в грудной клетке, причиной которого стал удар копья кукуанского воина. Зато сэр Генри чувствовал себя значительно лучше и был сравнительно свеж и бодр, хотя все его тело ныло до такой степени, что он едва передвигался, а из-за раны на лице не мог ни есть, ни даже говорить.

Несколько позже нас навестил Инфадус. Он признался, что тоже не спал и даже не ложился, однако потрясения минувшего дня на нем почти не отразились – это был все тот же испытанный, закаленный в боях воин. Мы дружески обнялись, похлопав друг друга по плечам. Инфадус, увидев, в каком состоянии находится наш капитан, сильно огорчился.