Банни наблюдала за этим, лежа на спине и протянув руки вперед, словно прикованный к столбу узник, бессильный сдвинуться с места. Освободившийся угол дома приподнялся, снова опустился и опять приподнялся. Лопнуло еще одно стекло. Разорвался второй трос. Потом задняя часть дома привстала, передняя, наоборот, присела, как будто дом сделал книксен[96]
, и – рухнул. Треск ломающихся балок, скрежет раздавленного стекла, по полу внутри покатились кастрюли, сковородки, кровати, комоды, ложки и вилки посыпались из выдвинувшегося ящика кухонного стола, распрямилась загнутая лестница. Порыв ветра наклонил дом на восток. Лопнули последние тросы, и одним мощным рывком дом опрокинулся.Она проснулась с истошным криком, бросилась на пол и поползла, чтобы спастись. От завывания ветра снаружи ей казалось, что кошмар продолжается. Куойл ворвался в комнату и схватил девочку на руки. Ему было страшно за дочь, а та сходила с ума от своего страха.
Однако через десять минут она успокоилась, выпила чашку теплого молока, выслушала разумные объяснения Куойла о том, что шум ветра породил ее страшный сон, сказала, что может снова идти спасть, если Уоррен Вторая ляжет с ней в постель. Когда Куойл осторожно спросил, что же ей приснилось, оказалось, что она ничего не помнит.
Куойл подготовил специальный выпуск «Балаболки» – «Наше разгромленное побережье». На фотографиях были запечатлены обломки лодок, валяющиеся на улицах, перевернутые снегоуборочные машины. «Сотни печальных историй», – усталым голосом сказал Билли. Пропавшие корабли, между Большой Ньюфаундлендской банкой и заливом Святого Лаврентия утонуло более сорока мужчин, три женщины и один ребенок, изуродованные суда и потерянные грузы. Бенни Фадж принес фотографии домовладельцев, выкапывавших свои погребенные пикапы.
Метеослужба предсказывала наступление теплого фронта.
И в понедельник он пришел, сверкающий теплый день, по земле заструились потоки талой воды, все снова заговорили о глобальном потеплении. Изъеденный проталинами айсберг, ободрав бок, проплыл мимо мыса. Куойл, в рубашке с короткими рукавами, вел машину, щурясь от солнца. Когда удавалось отодвинуть на периферию мысли о Банни, он испытывал приливы радости, причины которой он сам не мог объяснить ничем, кроме разве что удлинившегося дня, теплой погоды или того, что воздух был таким чистым и сладким, что ему казалось, будто он только учится дышать.
Поздним утром дверь редакции открылась. Это была Уэйви. Которая никогда прежде сюда не заходила. Она поманила к себе Куойла и зашептала ему на ухо. Он ощутил на щеке ее душистое дыхание, прикосновение ее золотисто-каштановой блестящей косы, которую ему уже доводилось расплетать. Желтая краска, въевшаяся в костяшки пальцев, едва заметный запах скипидара.
– Папа говорит, что ты должен заехать к нам сегодня днем. Он хочет тебе кое-что показать. – Что – она, по ее словам, не знала. Какие-то мужские дела. Арчи строго придерживался мнения, что дела бывают мужские и женские. Пустой буфет и полная тарелка были мужским делом, полный буфет и пустая тарелка – женским.
Когда Куойл подъехал к дому, Арчи стоял, прислонившись к забору. Должно быть, он за полмили услышал приближение универсала Куойла, потому что у машины оторвался глушитель. Куойл понимал, что следовало бы пройтись пешком, чтобы дать себе физическую нагрузку, но на машине было быстрее. Он начнет ходить завтра, если погода будет хорошей.
В зубах Арчи держал сигарету, в руке – старомодный бинокль, за спиной виднелся его деревянный зоопарк. Много лет назад первым, что он увидел в этот бинокль, были мальчишки Баггита, прыгавшие с одной ноздреватой льдины на другую. Он мог видеть даже сопли у них под носами. Целый час они занимались этим, и ни один из них не оступился. А потом Джессон не допрыгнул и упал в воду, ухватившись за край льдины, брат изо всех сил старался вытащить его. Уже через несколько минут Арчи примчался к ним на своей лодке и спас мальчика, вытащил из ледяной шуги. Он тогда еще подумал: хорошо, что у меня есть бинокль. Но задним числом он стал воспринимать тот случай как дурное предзнаменование. Никому не дано остановить руку судьбы. Должно быть, Джессону на роду было написано утонуть.
Когда Куойл подошел к нему, он поднял бинокль к глазам, оглядел дальний берег, направил окуляры на мыс Куойлов как на иллюстрацию к тому, что собирался сказать.
– Знаешь, я думаю, что вашего дома больше нет. Взгляни. – Он протянул бинокль Куойлу.
Куойл поводил им из стороны в сторону, потом еще.
От Арчи несло сигаретным дымом. Его лицо было изборождено тысячами маленьких морщин, из носа и ушей росли черные вьющиеся волосы. Оранжевые пальцы. Он не мог слова сказать, не закашлявшись.
– Да нет, не найдешь ты его, потому что его нет. Я сегодня утром искал-искал и не нашел, потому что он исчез. Хотя ты можешь съездить туда и посмотреть, может, он просто опрокинулся или его отнесло в сторону. Ветер-то был не приведи господь. Сколько лет этот дом держался на тросах?