Корабельные новости

– Считалось, что ее застрелили. Просто однажды она не появилась в урочный день. Говорили, что ее поймали в Съестной гавани и расстреляли. Рассказывали, что она гнала по тропинкам на своем велосипеде, визжа, как безумная, а мужики – за ней со скоростью автомобиля, пока не догнали.

Куойл цыкнул уголком губ. Он не поверил ни одному слову.

В полу универсала была дыра, и через нее иногда внутрь врывались маленькие гейзеры грязной дождевой воды. Куойл с завистью подумал о тетушкином пикапе. Он не мог позволить себе новую машину. Страховые деньги утекали с устрашающей скоростью. Он не знал, откуда берет деньги тетушка. Она оплатила все ремонтные работы в доме, вносила свою долю на питание. Он заплатил за дорогу и новый причал, за кровати для девочек, одежду, проживание в мотеле, покупал бензин для универсала. Еще пришлось поменять коробку передач.

– Знай я, что у тебя полдна в машине нет, надел бы свои логаны[39]! – воскликнул Билли Притти.

Куойл снизил скорость, чтобы не обрызгать изящную, с прямой осанкой женщину в зеленом плаще. Господи, неужели тут каждый день идут дожди? С женщиной был ребенок. Она посмотрела на Куойла. Он – на нее.

– Кто это? Когда бы я ни ехал, встречаю ее.

– Это Уэйви. Уэйви Проуз. Она забирает своего сына из школы, он там учится в специальном классе. Там таких, как он, несколько человек. Она-то и организовала этот специальный класс. Мальчик у нее не в себе. Он таким родился из-за случившегося несчастья. Она как раз носила его, когда вышка «Гектор семи морей» перевернулась. На ней погиб ее муж. Может, подвезем ее?

– Но она идет в противоположную сторону.

– Да это и минуты не займет, развернемся. Дождь-то льет как из ведра.

Куойл дал задний ход, въехав в ворота кладбища, развернулся и поехал обратно. Когда женщина с ребенком уже сидели в машине, Билли представил ее и Куойла друг другу: «Уэйви Проуз. Херри». Женщина извинилась за то, что они такие мокрые, и молча просидела весь остаток пути до маленького домика в полумиле за редакцией «Балаболки». На Куойла она не смотрела. Дворик за домом был забит фантасмагорическими раскрашенными деревянными фигурками – галопирующими лошадьми, собаками, балансирующими на обручах, – и хромированными колпаками машинных колес на столбцах. Зверинец воображения.

– Вот это двор, – сказал Куойл.

– Папины поделки, – объяснила Уэйви Проуз и захлопнула дверь.

И снова по дороге, превратившейся в реку, – к Якорному когтю.

– Видел бы ты стул, который он сделал из лосиных рогов, – сказал Билли. – Садишься в него – очень удобно, но со стороны кажется, что у тебя выросли золотые крылья.

– У нее очень хорошая осанка, – сказал Куойл, и ему тут же захотелось удалить эту глупую ремарку. – Я имею в виду, что у нее красивая походка. То есть она высокая. Кажется высокой.

«Мужчина говорит, как безмозглый дурак».

Он сам не понимал чем, но она захватила его внимание; казалось, что она проросла из этих мокрых камней, от нее пахло рыбой и морским приливом.

– Может, она и есть та высокая, спокойная женщина, сынок.

– И что это значит?

– Так говорил мой старик-отец.

– Вон она.

Они смотрели сквозь лобовое стекло, которое заливал дождь. Круизная яхта, совершенно непохожая на все остальные суда, стояла у пристани между парусной яхтой, чьи австралийские хозяева гостили тут уже две недели, и учебным кораблем морских курсантов. Сверху она выглядела как длинная ванна со странными гигантскими крыльями по бокам, напоминающими рожки́ для обуви. Какой-то матрос в непромокаемом черном плаще склонился над чем-то возле двери каюты, потом быстро прошел на корму и исчез.

– Что это у нее за штуковины по бокам? Похоже на большого жука с недоразвитыми крыльями.

– Шверты[40]. Работают так же, как выдвижной киль. Ну, ты знаешь. На парусных судах киль можно поднимать и опускать, то есть делать его больше или меньше. Иногда его называют опускным килем. Если у тебя мелкосидящая лодка, мой мальчик, и ты идешь против ветра, будешь благодарить бога за свой выдвижной киль. А что касается боковых швертов, то, видишь ли, с ними ты не теряешь грузовое пространство. Эти штуковины располагаются снаружи вдоль бортов, вместо того чтобы занимать место в трюме. Швертовые колодцы занимают много места.

Рядом с высохшей едва ли не до костей фигурой Билли Куойл казался какой-то оплывшей массой.

В каюте горел свет. Даже сквозь сплошную пелену дождя было видно, что это судно – сокровище.

– Корпус, думаю, дубовый, – сказал Билли Притти. – Ты только посмотри на нее. Посмотри на мачту! На каюту. Тиковые палубы. Ровные, низкие, широкие. За всю свою жизнь не видел судна такой формы – посмотри на его носовые обводы. Форштевень острый, как эскимосский нож. А резьбу видишь?

Название яхты было написано на изящной резной позолоченной пластине красного дерева: «Крутая малышка», порт приписки – Пуэрта Малакка. Были слышны приглушенные голоса.

– Не знаю, как можно так называть судно, – пробормотал Билли Притти, поднимаясь по трапу и спрыгивая на блестящую палубу.

– Эй, на корабле! К вам гости! Можно на борт?