Корабельные новости

В зеркало заднего вида Куойл заметил, что по дороге к ним идет брат Уэйви. Другой мужчина наблюдал издали, неподвижно держа в руках край сети.

Уэйви вынула Херри из машины. Он подставил лицо туману и закрыл глаза, чувствуя, как капельки влаги щекочут его, словно кончики холодных волос. Она потащила его к дому.

Куойл протянул руку по направлению к приближающемуся мужчине, как протягивают ее, чтобы погладить незнакомую собаку, бредущую вдоль дороги.

– Куойл, – представился он, имя прозвучало как-то смущенно. Рыбак отрывисто пожал ему руку.

Лицо такое же худое, как у Уэйви, но более грубое. От молодого человека пахло рыбой и дождем. Плотный мешок мускулов, рассчитанный на девяносто лет службы.

– Подвезли Уэйви до дома, да?

– Да. – Куойлу стало неловко за свою мягкую руку. В окне дома позади буйного зоопарка шевельнулась занавеска.

– Это папа подглядывает, – сказал Кен. – Заходите, выпейте чашку чаю.

– Нет-нет, – сказал Куойл. – Мне нужно вернуться на работу. Я просто подвез Уэйви.

– Ходьба полезна для фигуры. Это вы нашли чемодан с головой? Меня бы точно вывернуло. Ведь вы живете на мысу напротив? – Он подбородком указал направление. – В хорошую погоду папа видит ваш дом в бинокль. Новую крышу настелили на старый дом?

Куойл кивнул и сел обратно в машину. Но его бесцветные глаза смотрели дружелюбно.

– Возвращаетесь? Ну, тогда подкиньте меня до моей сети, – сказал Кен, широким шагом обходя машину спереди и плюхаясь на место, где только что сидела Уэйви.

Куойл сдал назад и развернулся. Уэйви больше не появилась, исчезла в недрах дома.

– Заезжайте в любое время, когда захотите повидаться с ней, – сказал Кен. – Мальчишку жалко, но он славный шельмец, бедный маленький лодырь.

Уважаемые господа, – писала Дон, – я бы хотела подать заявление на…

23. Maleficium [61]

Таинственная сила, которая, как считается, заложена в узлах… может быть как губительной, так и благотворной.

Кипу[62]и ведовские узлы

Куойл красил дом. Но что бы ни делали с этим домом, Куойл продолжал думать, что вид его остается мрачным и он производит впечатление, мало отличающееся от того, какое произвел, впервые проявившись перед ним сквозь пелену тумана. Интересно, как он выглядел еще новый, неотделанный, на острове Зорком? Или когда его волокли по трескавшемуся льду? В голове его засела мысль, что путешествие деформировало его истинную суть, придало его балкам какую-то исковерканную геометрию. Он все еще вздрагивал при воспоминании об остекленевшем глазе седовласого мужчины, уставившемся на него тускло мерцающим взглядом.

Увлечение тетушки благоустройством понемногу ослабевало, переключалось на что-то сугубо личное, касающееся ее собственной комнаты, где она могла целый час пролежать на постели, уставившись в потолок. А потом встать, зевнуть, коротко рассмеяться и, словно бы возвращаясь откуда-то, где она пребывала, сказать: «Ладно, мы еще посмотрим».

Выходные проходят так: тетушка либо сидит в своей комнате, либо с чем-то хлопочет в доме, либо отправляется на прогулку. Куойл обустраивает свою дорожку к морю. Дети, сидя на мху, наблюдают за насекомыми, трудолюбиво ползающими по стебелькам. Или он колет дрова в преддверии будущих холодов. Вспоминает Партриджа, загоревшегося идеей приготовить какое-то новое блюдо, и предоставляет детям возиться руками в жидкой грязи, а Банни иногда даже разрешает пользоваться ножом для чистки овощей. Под его надзором.

В конце августа на кухонной полке стояла миска с очищенным кальмаром. Куойл намеревался, закончив с покраской, приготовить его с макаронами. Ему еще надо было ответить Партриджу на письмо. Тетушка заявила, что будет делать салат, хотя листья латука уже подвяли, а тепличные помидоры были еще бледными.

– Можно разбить небольшой огород, – сказала она. – Выращивать на нем по крайней мере свой салат. То, что продают в магазине, несъедобно. Сельдерей коричневый, подгнивший, а латук выглядит так, будто его сварили.

– Уэйви… – сказал в ответ Куойл, – Уэйви говорит, что мацерон[63] лучше, чем шпинат. И здесь его можно собирать вдоль всего берега.

– Никогда не слышала о таком, – сказала тетушка. – Я не люблю диких растений.

– Он похож на любисток, – пояснил Куойл. – Я могу добавить его в соус для кальмара.

– Хорошо, – согласилась тетушка, – попробуй. Посмотрим, что это такое. – И отправилась искать среди скал клочок земли, подходящий для огорода. Посеять латук было еще не поздно. И не мешало бы построить стеклянный парничок.

День выдался теплым, ветерок веял над бухтой, гнал по воде легкую рябь. Тетушка вдыхала печальный запах вскопанной земли. Куойл нанюхался краски так, что у него разболелась голова.

– Кто-то идет, – сказала тетушка, опираясь на лопату. – Вон там, по дороге.

Куойл посмотрел, но никого не увидел.

– Где?

– Сразу за елкой со сломанной веткой. Сломанной, замечу, бульдозером.

Они вглядывались в дорогу, ведущую к перчаточной фабрике.