Корабль отплывает в полночь

Голос, повторявший для Папаши инструкции о сбрасывании груза, вдруг оборвался, и послышался другой – глубокий, с европейским акцентом (а не с китайским, как ни странно), обращавшийся не к нам, а к первому голосу, то ли позабыв, что мы его слышим, то ли не заботясь об этом:

– Передайте им, что мы взорвем их в воздухе, как только они откажутся нам подчиняться. Стоит им замешкаться перед сбросом или нажать кнопку для изменения курса, и все – бабах! Эти мрази понимают только язык силы. Предупредите их также, что блоки – это атомные гранаты, которые тоже могут взорваться, если…

– Доктор Ковальски, позвольте обратить ваше внимание… – прервал его первый, чей тон был настолько близок к раздражению, насколько он, думаю, когда-либо себе позволял. Оба внезапно замолчали, секунд на десять.

Думаю, первый голос решил, что нам не следует слышать, как люди из Атла-Хай спорят между собой, даже если второму было на это наплевать (так фермера не волнует то, что свиньи подслушают его перепалку с батраком; только, похоже, этот парень упустил из виду, что мы были свиньями-убийцами, хотя в тот момент и не могли ничего предпринять – только закипать от злости).

Снова заговорил первый голос, но его слова были, вероятно, следствием компромисса, достигнутого после коротких переговоров:

– Слушайте все! Я должен сообщить, что мы можем одним поворотом регулятора взорвать, точнее, расплавить в воздухе самолет, в котором вы летите. Мы не станем делать этого ни сейчас, ни потом, если вы останетесь на прежнем курсе и сбросите груз по нашей команде. После этого вы вольны изменить курс и бежать, куда сумеете. Позвольте заметить: я поверил вашим словам о том, что вы заняли место Грейла, и верю до сих пор. С этим все ясно?

Мы дружно ответили «да», хотя и сомневаюсь, что с большой радостью, даже Папаша. Однако ко мне вернулось странное ощущение, что Голос говорит искренне, – иллюзия, вероятно, но все же успокаивающая.

Хотите верьте, хотите нет, но, пока все это происходило и самолет продолжал мчаться сквозь оранжевый туман, не встречая, слава богу, посторонних объектов – даже грифов, не говоря уже о «лучах розовых звезд», – я успел пройти экспресс-курсы по стрельбе. (Вы все еще удивляетесь, почему я не попытался рассказать эту часть истории во всех подробностях?)

В одном Элис оказалась восхитительно права: если нажать в определенной комбинации пять кнопок одновременно, блокировка снималась и дальше с кнопками можно было управляться, как с клавишами органа. Два правильно взятых аккорда – пять кнопок – выводили на экран прицел, позволявший стрелять в любом направлении по ходу движения самолета. Кормовое орудие тоже имелось, и, чтобы навести его на цель, нужно было сменить карту мира на экран заднего вида, но мы не успели освоить этот прием. На самом деле, несмотря на все свои таланты, я мог управлять оружием лишь на уровне новичка и не справился бы даже с этим, если бы не Элис, поразительно быстро соображавшая, о каких кнопках говорит Голос. Со своей культей и обожженными пальцами она, конечно, не могла их нажимать, но зато подсказывала мне.

После двадцати минут муштры я худо-бедно научился стрелять и стоял теперь на коленях в правом кресле, напряженно вглядываясь в надвигающийся оранжевый туман, который наконец-то начал превращаться в бронзовый, вечерний. Если бы в нем что-то появилось, я бы попытался выстрелить. Но я не понимал, чем стреляет мое оружие, – Голос не давал никакой лишней информации.

Естественно, я спросил, почему бы ему не научить меня управлению самолетом, чтобы маневрировать при вражеской атаке, и он, естественно, ответил, что об этом и речи быть не может – слишком долго, и, кроме того, им хотелось бы, чтобы мы придерживались известного курса: тогда они лучше спланируют сброс и поиски груза. (Думаю, он дал бы мне подсказки или даже рассказал побольше о стальных кубиках и о том, как опасны они для нас, если бы не второй, который, вероятно, еще и следил, чтобы первый не проявлял излишнего мягкосердечия.)

Итак, я был просто стрелком носового орудия. С одной стороны, меня распирало от восторга – сменить свой антикварный «банкирский особый» на игольчатую пушку (или чем уж она там была), с другой – было противно думать, что я веду себя так, словно принадлежу к цивилизованному миру (пусть даже к разумной, неизвращенной ее части) и при этом помогаю вести войну (пусть даже только для того, чтобы поскорее выйти из нее), с третьей – во мне завывало от ужаса то, чему я обычно не давал воли.

Папаша вернулся к двери с коробкой и парашютом и приготовился к выброске груза.

Элис не была ничем занята, но вдруг начала складывать в мешок банки с консервами – поначалу я не понял, что у нее на уме. В моем представлении она не вполне вписывалась в образ усердной домохозяйки.

Затем, конечно, случилось все и сразу.

– Сбрасывайте груз! – приказал Голос.

Элис подошла к Папаше, протянула ему мешок с банками и беззвучно зашевелила губами. В обожженной руке она держала нож.