Корабль-призрак

Голландская Ост-Индская компания, довольная его действиями, – ведь так голландцы обрели немалое преимущество на годы вперед, – много лет поддерживала этого человека. Он был совсем молод, когда прибыл в Японию, но к тому времени, как задумался о возвращении домой, его волосы успели поседеть. Он накопил неизмеримое богатство, поистине неизмеримое, коли оно утолило даже его ненасытную алчность! Все это сгинуло вместе с ним, и ныне он отвечает пред Вышним судом.

Поразмысли, сын мой: не лучше ли следовать по пути долга, отвергая богатства и соблазны этого мира, дабы, когда Господь призовет нас к себе, обрести надежду на вечное блаженство?

– Верно сказано, святой отец, – признал Филип.

– Жить мне осталось недолго, – продолжал священник, – и Всевышний свидетель, что я покину сей мир без сожаления.

– Я бы тоже так хотел.

– Сын мой, ты молод, тебе пристало уповать на лучшее. И Господь в милости Своей еще возложит на тебя некое важное свершение.

– Я знаю, что у меня есть долг, – отвечал Филип. – Отец, ночной воздух слишком свеж, пожалуй, для пожилого человека вроде вас. Прошу, ступайте отдыхать, а я останусь нести вахту и размышлять.

– Так я и сделаю, сын мой. Да благословят тебя Небеса, и прими благословение старика. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Филип был рад остаться в одиночестве. «Может, следовало исповедаться? – подумал он. – Наверное, ему я смог бы признаться… Но нет, если уж отцу Сейзену я не открылся, то с какой стати откровенничать сейчас? Разделить с ним мои мучения, обрести опору… Нет-нет, эта тайна принадлежит только мне! Обойдусь без советчиков».

Филип извлек из-за пазухи ладанку с реликвией и почтительно приложился к ней губами.

«Батавия» провела у острова Святой Елены несколько дней, после чего продолжила путь. Спустя шесть недель она бросила якорь в Зюйдерзее[35], и Филип с разрешения капитана немедленно отправился домой, а старый португалец-священник отец Матиаш, к которому он сильно привязался, составил ему компанию. Вандердекен предложил старику свое покровительство на тот срок, который тот намеревался провести в Нидерландах.

Глава 13

– Ни в коем случае не хочу досаждать тебе, сын мой, – проговорил отец Матиаш, с трудом поспевая за Филипом, который стремительно шагал к своему дому (до цели оставалось не более четверти мили), – но позволю себе напомнить, что в сем мире все преходяще и ты уже давно покинул эти места. Потому прошу, если возможно, обуздай свои пылкие устремления, свои поползновения к счастью, коим ты предаешься с того самого мгновения, как мы сошли с корабля. Я надеюсь – и порукой в том милость Господня, – что дома у тебя все в порядке и что через несколько минут ты окажешься в объятиях своей горячо любимой жены, однако не возлагай, молю, стольких упований на скорую встречу, иначе они окажутся безжалостно растоптанными, если тебе суждено испытать разочарование. Во Флашинге нам рассказывали, что здешние края подверглись нашествию губительной хвори, а смерть, как известно, не щадит даже юных и красивых…

– Тем паче следует поторопиться, отец, – отвечал Филип. – От таких мрачных мыслей мои предчувствия лишь усугубляются.

Он ускорил шаг, бросив старика-священника плестись позади, и ступил на деревянный мостик с калиткой. Было около семи утра – через Шельду они с отцом Матиашем переправились на рассвете.

Филипу бросилось в глаза, что нижний ряд ставен закрыт.

«Странно, – подумалось ему, – ведь обычно тут встают рано и рано приступают к работе». Он толкнул дверь, и та открылась. Филип вошел в дом. Из-под кухонной двери сочился свет. Филип заглянул внутрь: служанка крепко спала, сидя на стуле. Прежде чем он успел разбудить женщину, сверху донесся голос:

– Мари, это доктор пришел?

Филип не медлил: в три широких шага он взлетел по лестнице, оттолкнул вторую служанку, что стояла наверху, и ворвался в спальню Амины.

Фитилек, что плавал в плошке с маслом, освещал комнату неверным, зыбким светом. Занавески вокруг кровати были задернуты, а рядом стоял на коленях мужчина, которого Филип хорошо помнил, – отец Сейзен. Филип настолько испугался, что кровь отхлынула от его лица, а язык во рту словно окостенел. Переводя дух, он оперся на стену и наконец выплеснул все свои душевные муки в долгом стоне. Этот звук заставил священника обернуться. Отец Сейзен узнал Филипа, поднялся и молча протянул ему руку.

– Так она мертва, верно?! – вскричал Филип, справившись с немотой.

– Нет-нет, сын мой, она пока жива, и надежда еще есть. Все решится в ближайший час: она либо оправится и найдет утешение в твоих объятиях, либо последует за многими сотнями тех, кого увлекла в могилу эта роковая хворь.

Отец Сейзен за руку подвел Филипа поближе и отдернул занавеску. Бесчувственная Амина распростерлась на ложе. Дышала она тяжело, и глаза ее были закрыты. Филип взял ее пальцы – прикосновение почти обожгло, – опустился на колени и поднес ладонь Амины к своим губам, заливаясь слезами.

Когда он немного успокоился, отец Сейзен убедил его присесть на стул подле кровати.