Король русалочьего моря

– Надеюсь, меня и к тебе отпустят, – сказала она. – Почему бы, в самом деле, и нет?

– В Венеции тоже тихо, – кивнула Одиль. – И потом, если что – мало ли, мы же не знаем пока, что там случилось – ничего, тогда мы у тебя подольше погостим.

Взаимные приглашения были не только уже несколько месяцев как обсуждены во всех деталях, но и одобрены должным образом взрослыми, поэтому Белла до этого момента и не думала, что над этими приятными договоренностями может нависнуть угроза, и сейчас поспешила согласиться.

– Слушай, – сказала вдруг венецианка, – а ты не против, если я у тебя останусь? Кровати тут большие.

Белла была не только не против, а очень даже рада была бы остаться не одной в этом странном доме, где не пойми как к тебе кто относится, но от Одили такое услышать она не ожидала, и повернулась к ней. Венецианка всё ещё расчесывалась, задумчиво, глядя и словно не видя себя в зеркале, и только слегка поблескивал в свете свечи ребис – Белла вдруг заметила, что расчесывалась подруга своим гребнем-талисманом.

– Что-то случилось?

Одиль развернулась к ней, и её бледные глаза были больными.

– Неуютно мне, – негромко сказала Одиль. – В доме налёт старой ненависти. Это логично, но… неприятно.

Белла, которая как раз начала думать, что ненависть здесь не только логичная, но и успевшая за века трансформироваться в скорее неприязнь, причём достаточно приемлемой формы, только дёрнула плечом. С другой стороны, в отличие от неё, Одиль не знала, что такое – когда тебя ненавидят просто по факту рождения, ничего личного.

– Может, и ненавидят, но молчат.

– Отчего, согласись, не легче.

– Считай это данью традиции.

– Но молчат тут не только о традициях, – возразила Одиль, – а ещё о чём-то. У меня от этого виски ломит, Белла.

– У взрослых много своих тайн… – Белла вздохнула, подумала и рассказала всё, что ей сказал Фелипе: уж что-что, а хранить эти тайны от своих она не собиралась, решила она.

Одиль слушала внимательно, иногда отводя глаза, словно рисуя в сторонке себе мысленную картину, но не переспрашивала.

– В своем последнем письме, – сказала она, когда Белла умолкла, – отец попросил меня сразу же ему сообщить, если Рейн будет неспокоен.

Белла сморгнула.

– Это как?

– А я не знаю, – усмехнулась Одиль. – Он не пояснил. К слову о тайнах взрослых.

– Может, тебе Рейн подаст знак?

Одиль чуть прищурилась.

– Белла, Рейн – это река. Реки неспокойны всегда, они текут, это ж не пруд стоячий.

– Рейн ещё твой дед.

– Мистических знаков через ручейки и чаек он тоже не передавал. В общем, не стоит об этом много думать, но меня, воля твоя, раздражает незнание. – Одиль решительно отложила гребень и встала. – Только знаешь что, Белла? Будь осторожна.

– Завтра утром мы уедем же.

– Верно, – сказала Одиль, но так, будто эта мысль была ей неожиданной. – Ладно. Давай спать.

Ей показалось, что она едва закрыла глаза, когда её разбудил стук в дверь. Очень осторожный и тихий стук, и она бы, наверное, и не проснулась, но проснулась Одиль, встала и пошла к двери, и это уже не могло Беллу не разбудить.

В дверях стоял Ксандер с масляной лампой в руках, а за ним виднелся белый подол, и Белла, приглядевшись, с удивлением поняла, что это маленькая Пепе.

– Одильке, ты не знаешь, где Адриано?

– Почему ты спрашиваешь?

– Я пришла положить ему открытку, – к своему изумлению, Белла услышала, как Пепе всхлипывает, – с самолётом, а он, его нет, его украли!

Белла очутилась у двери прежде, чем успела об этом подумать, а уж сон слетел с неё быстрее, чем гаснет задутая свеча.

– Что случилось?

– Адриано пропал, – хмуро пояснил Ксандер, прижимая к себе мелкую племянницу и поглаживая её по голове. – Пепе прибежала ко мне расстроенная, я пошёл проверить, а его и в самом деле нет. Думал, вы знаете…

Одиль резко выдохнула.

– Он от тебя спать пошёл? А о чём вы говорили до того?

Ксандер пожал плечами.

– Особо ни о чём.

– Это важно, Ксандер! – голос Одили прозвучал резко, как редко с ней бывало. – Сам понимаешь!

Ксандер, судя по его лицу, не очень-то понимал, но постарался вспомнить.

– Он рассказал, как вы покатались, – начал он задумчиво. – Спросил, поедем ли мы ещё в город, и что там вечером… есть ли танцы, да. Спросил, в самом деле ли тут иберийцев не любят… Да ни о чём, Одильке, правда!

– Дальше!

– Короче, я сказал, что не любят, но так-то всё нормально, – сказал Ксандер уже с ноткой раздражения, – если с уважением. Понятно, что если ночью, в порт и, я не знаю, иберийские серенады во весь голос, то…

– Так и сказал?

– Как-то так, да. Ну да, так и сказал!

– Проклятье, – это вырвалось у Одили сквозь зубы. – Хорошо, я поняла. Сейчас оденусь, одевайся и ты. Глянь на всякий случай, гитара в его комнате?

Ксандер исчез, а Одиль наклонилась к Пепе.

– Спасибо, что нас предупредила, – сказала она серьёзно, как взрослой, и малышка кивнула, смотря на неё во все глаза. – Всё будет хорошо.

– Вы его будете искать? – Когда Одиль кивнула, Пепе чуть не подпрыгнула. – Тогда я с вами!