Король русалочьего моря

Спор они не продолжили – просто, не сговариваясь, как всегда, убрали свое рукоделие, она почтительно его поблагодарила за урок и побрела к библиотеке, раскрыв почти сразу же томик хроники. Полезная вещь – Искусство разума, и упражнения – дело важное: по пути она ни с кем не столкнулась, хотя и споткнулась о первую ступеньку лестницы, ведшей к мрачному и монументальному как зиккурат, несмотря на все готические ухищрения, зданию с оскаленными химерами на каждом углу. Всё также не глядя, она поднялась по одной из мириад винтовых лестниц, идя на внутренние голоса своих, как на маяк, и в скором времени оказалась в выбранном ими на тот вечер кабинете.

Войдя, она оторвалась от книги на мгновение, чтобы оценить диспозицию. Белла пожирала глазами аннотированное изображение боя с болотной мантикорой, Ксандер отрешился от всего сущего, то вычитывая что-то в учебнике по истории будущего, то сверяясь с хрустальным шаром размером с половину его самого, а Адриано старательно изучал трактат об авзонийской школе фехтования. В своем трогательном единстве они проигнорировали её прибытие совершенно – разве что Адриано неопределённо махнул рукой, но было ли это приветствие или попытка изобразить парирование невидимой шпаги, осталось неясным.

Она поискала глазами ещё одно кресло, не нашла и устроилась на широком подоконнике, поудобнее примостив подушки. В замкнутом воздухе царил пьянящий аромат старых книг, скрипели, шелестели страницами и позвякивали цепями инкунабул библиотечные призраки в сокрытых хранилищах, ей на плечо присели несколько огоньков, подманенные щелчком её пальцев. Воцарился покой.

«… артефакт этот не видел никто уже несколько столетий, посему есть причины отнести его к утраченным или тем, о коих ничего не известно; и в этом он сродни иным утерянным сокровищам, подобно артефакту Нидерландов…»

Хрустальный шар вдруг полыхнул яростным пламенем, и в нём показалось вовсе несусветное – человек в неуклюжем, будто надутом изнутри костюме, неловко бродящий по безжизненной земле во мраке с флагом в руке. Хотя вид его вызывал уныние, сам он был безгранично счастлив и свободной рукой помахал им, а потом стал прыгать, зависая в воздухе.

Они все отвлеклись, наблюдая за загадочным идиотом, а потом переглянулись.

– Чушь какая-то, – фыркнула Белла и вернулась к своей книге, где гневно хлещущая себя хвостом мантикора готовилась отразить очередное неверное заклятие.

Адриано сочувственно поглядел на Ксандера, который закусив губу врубился в лежавший перед ним текст с решимостью крестоносца, штурмующего Антиохию после месяца голодовки.

– Не знаю, – буркнул фламандец. – Вроде всё так… Вот поток развития науки – тут просто должно быть… Вот общественный.

– Ну уж, просто…

– С вилланами всё не так, – терпеливо объяснил Ксандер, хотя Одиль видела, что ещё немного – и он закипит. – У них всё более линейно. Потоки сознания при меньшем творческом потенциале более предсказуемы. Я вроде всё вычислил – а тут это.

– Ну, не знаю, – с сомнением заметил Адриано, глядя на веселившегося человечка в шаре. – Как по мне, невнятная какая-то штука у тебя вышла. Он как на веревочке… Или это магия?

– Какая уж тут магия…

Ксандер вздохнул и снова ссутулился над учебником, а шар померк.

«… о коем ничего не известно с давних пор, когда вздымались и рушились королевства германских племен, и Аттила…»

Не настроенная на экскурс в общеизвестное Одиль перелистнула страницу.

«… мудрым известно, что артефакт этот был Бальмунг, иными именуемый Грам, меч героя Зигфрида Ксантенского; но каков он был на вид, и куда исчез, того не ведает никто. Одни полагают, что отец героя Зигмунд в порыве горя бросил меч в морские воды, где и доныне он хранится; другие уверяют, что он лежит в могиле Зигфрида, но поскольку место это тайное, проверить сию веру не представляется возможным. Наследников же рода Зигфрида, за страхом вдовы его Кримхильды, установить бесспорно также невозможно…»

Учитывая, что артефакты в подавляющем большинстве случаев и описаний выглядели совершенно обычно, то отличить Грам от стандартной железки, какую полагалось класть в гроб вождю, возможностей было мало. А Кримхильда боялась не зря: Нифлунг Хагенссон много кому мстил за отца.

«… Поелику из потомства королевы Уты – да будет благословенно имя матери такого рода…»

Ну, это-то было понятно, почему. Хронист был из Нидермюнстера, основанного её святой тезкой, и естественно, славил род герцогов Рейнских до небес. Ей доводилось читать его же «Житие святой Одиллии», и там с таким жаром описывалась её дивная красота, несравненный ум и прочие ослепительные достоинства, что не знай она, что пылкий монах родился спустя четыре века после смерти её великой прародительницы, могла бы заподозрить дурное.

«… выжила лишь могучая ветвь, под чьей сенью и поныне процветает долина Рейна. И не только великими добродетелями властителей Нордгау славится наша земля…»

Одиль хмыкнула. О добродетелях своего рода она была мнения иного, и нелестного.

«… но и силой артефакта – древнего кольца Нибелунгов…»

– Клод тоже ничего не знает, – вздохнул вдруг Адриано.