Королева Бедлама

Мэтью ничего не ответил. Они возвращались в Нью-Йорк по филадельфийской дороге. На часах было несколько минут одиннадцатого; солнце то и дело выглядывало из-за серых туч и сверкало на мокрой листве и в лужах. Из Уэстервика выехали рано утром, сразу после завтрака с врачами в харчевне миссис де Пол. Ночью, пока за окнами бушевала гроза и дождь барабанил в закрытые ставни «Доброго друга», Мэтью и Грейтхаус вели ожесточенный спор о том, удастся ли им установить личность Королевы. Последний считал, что миссис Герральд сочтет дело безнадежным, а Мэтью настаивал, что безнадежны лишь те дела, на которых поставили крест. Наконец Грейтхаус понял, что от своего решения юнец не отступится, пожал плечами, взял со стола початую бутылку рома и со словами «Что ж, тогда это на твоей совести» поднялся в свою комнату. Мэтью еще послушал вой ветра за окном, допил последнюю чашку имбирного чая и ушел к себе, где долго ворочался в постели и обдумывал загадочный пятиугольник. Лишь после полуночи сон наконец избавил его разум от лихорадочных метаний.

— С чего думаешь начать? — спросил ехавший рядом Грейтхаус. — Идеи есть?

— Есть.

— Слушаю внимательно.

— Начать следует с Филадельфии, — ответил Мэтью, пуская Данте в обход глубокой лужи, похожей на болото, которое запросто могло проглотить их целиком. — А точнее — с конторы Икабода Примма.

— Да неужели! — Грейтхаус громко засмеялся. — То-то наши клиенты обрадуются! Разве не слышал, что Примм ничего не должен знать о нашем расследовании?

— Я, между прочим, тоже слушаю внимательно, однако мистер Примм…

— Лукавил? — предложил Грейтхаус.

— Именно. Если его клиент так заботится о благополучии этой дамы, он — или она — не станет забирать ее из учреждения Рамсенделла, и на угрозы Примма можно не обращать внимания. Вряд ли он найдет другую лечебницу, где ее смогут окружить такой же роскошью и вниманием. Клиент Примма хочет не просто убрать Королеву с глаз долой, но и обеспечить ей должный уход и защиту.

— Едва ли доктора одобрят твой замысел.

— А разве им обязательно знать?

Грейтхаус помолчал. Солнце уже лилось сквозь кроны деревьев, и влажный лесной воздух становился все жарче.

— Не по душе мне это дело, честно скажу, — наконец произнес он. — Полоумные у них разгуливают на свободе, врачи несут какую-то околесицу про мир грез и душевные расстройства… Знаешь, что со мной сделал бы отец, попробуй я уйти в мир своих грез? Выпорол бы меня хорошенько — и дело с концом! Вот и по этим ребяткам плетка плачет, а они с ними носятся, как с нежными цветочками…

— Стало быть, — сухо проговорил Мэтью, — вы и Джейкоба предлагаете выпороть?

— Ты же меня понял! Полоумные — они и есть полоумные, а врачи должны называть вещи своими именами.

— Полагаю, в Англии вы нашли бы немало единомышленников из числа так называемых врачей. Только им наши услуги без надобности. — Мэтью покосился на Грейтхауса, чтобы увидеть выражение его лица, весьма сумрачное, — затем вернул взгляд на дорогу. — Разве вас не восхищает желание Рамсенделла и Хальцена помогать пациентам?

— Нет. Это все благоглупости, напрасно мы сюда приехали. Людям с душевными расстройствами нельзя помочь.

— Ага, вот вы и сами про душевные расстройства заговорили!

— Нечего ерничать. У меня дядя, матушкин брат, так болел. В пятьдесят лет лошадок деревянных вырезал! А однажды усадил меня рядом и стал рассказывать, что видел у себя в саду гномиков. Бывший вояка, ротмистр, подумать только! Кстати, ты мне чем-то его напоминаешь.

— Чем же?

— Он тоже все в шахматы играл. Сам с собой. Сядет, бывало, за доску, фигуры расставит и играет за обе стороны, да еще себе под нос бормочет.

— Неужели! — сказал Мэтью, вновь косясь на Грейтхауса.

— Ладно. Допустим, поедешь ты в Филадельфию, заявишься в контору этого негодяя Примма. А он не обязан раскрывать тебе личность пациентки, нет такого закона. Он тебя вышвырнет на улицу, как только ты заведешь шарманку о душевных расстройствах, — к гадалке не ходи. И что ты тогда будешь делать? А? — Мэтью не ответил, и Грейтхаус начал давить: — Пойдешь по улицам, приставая к прохожим? Мол, не видел ли кто седую бабку, которая считает себя королевой Марией и сидит в сумасшедшем доме, дожидаясь ответа от короля Вильгельма? Эдак тебя квакеры быстренько в свое заведение упрячут! Я уж молчу о том, что Филадельфия побольше Нью-Йорка будет. Наводить справки полвека придется — домой вернешься древним стариком с бородой до колен.

— Да? А вы мне разве не поможете справки наводить?

— Не дури, я серьезно! Вчера я уже говорил, что вся эта история — на твоей совести. Боюсь, миссис Герральд отправит меня на полгода перья тупым ножом очинять, как узнает, что я тебя не образумил. Словом, нет, я с тобой в Филадельфию не поеду.

— А мне показалось, — молвил Мэтью, — что вы весьма охотно взяли у врачей деньги. — Он уставил в Грейтхауса холодный взгляд. — Неужели вы хотите сказать, сэр, что после всех ваших громких речей о крепости тела, духа и ума вы струсили перед лицом истинных испытаний?