Королева Бедлама

— В двух милях на север по дороге, — сказал Том, ставя полный кувшин на стойку. — Гордон вам расскажет, он много лет работал у Суонскоттов кучером и конюхом. Приехал с ними из Лондона.

Лизбет взяла в руки портрет и снова его рассмотрела:

— Шалтон очень обрадуется, что она жива. Он так горевал, когда умер мистер Суонскотт…

— А как это случилось?

— Никто точно не знает. Несчастный случай или… — Лизбет умолкла.

— Или самоубийство, — закончил за нее Том. — Это случилось вечером. Мистер Суонскотт шел по делам и явно был озабочен случившимся: все деньги уходили на суды и адвокатов, его обвиняли в преступной халатности и хотели посадить в тюрьму… То ли он случайно шагнул под карету, то ли нарочно. Говорили, что он застраховал жизнь в лондонской конторе. Миссис Суонскотт уже хворала, когда он погиб. Она и раньше редко выходила из дома, а уж потом… словом, больше ее никто не видел.

— Трагедия, — покачала головой Лизбет. — Очень мне жаль этих людей. — Она вернула портрет Мэтью.

— Спасибо вам большое, — сказал он, — за уделенное время и за ответы. — Это ведь успех, не так ли? Надо радоваться! Он узнал имя, которое давно искал! Почему же на душе теперь так муторно? — Две мили к северу от города, говорите?

— Да. — Том заметил душевную боль в глазах Мэтью. — Что с вами?

— Должен признаться, мне страшно ехать к мистеру Шалтону. Вы не поймете… Но вероятно, после его рассказа я окончательно перестану видеть разницу между убийцей и палачом. — Мэтью убрал портрет обратно в саквояж и улыбнулся озадаченным супругам. — Всего вам доброго.

Часть четвертая. Методы убийства

Глава 41

— Мэтью! — окликнул его Джон Файв, улыбаясь широко и свободно, как никогда. — Доброе утро! Ты сегодня прямо как павлин разоделся! — Тут улыбка Джона слегка померкла: он приметил серый цвет лица и глубокие темные круги, залегшие под глазами Мэтью после беспокойной ночи на борту пакетбота.

— Доброе!

Мэтью только что сошел с пакетбота на берег и по-прежнему был в темно-синем сюртуке с жилетом и в треуголке, а на плече нес саквояж. Из гавани он направился прямиком в кузницу мастера Росса. В раскаленном жерле горна светились ярко-оранжевым угли и вспыхивали искры. Джон работал на наковальне и с помощью молота гнул железные пруты, превращая их в крюки для котелков, а в противоположном конце задымленной кузницы второй подмастерье и мастер Росс беседовали с клиентом.

— Пара минут найдется? — спросил Мэтью.

— Мастер Росс? — кликнул Джон хозяина.

Тот увидел Мэтью и хрипло проворчал:

— Вы когда-нибудь работаете вообще?

— Да, сэр, и много.

— Очень сомневаюсь, сэр. Ладно, идите, оба! Три минуты, Джон!

Трех минут может и не хватить, подумал Мэтью, однако все лучше, чем ничего.

Стояло солнечное утро четверга. На улице Джон прищурился от яркого света и крепко хлопнул Мэтью по плечу:

— Слушай, спасибо. Не знаю, что ты сделал, но без тебя тут явно не обошлось. Преподобный Уэйд в воскресенье такую речь произнес! А ты где был?

— Работал, — ответил Мэтью.

— В воскресенье? Только пастору этого не говори, пожалуйста. В общем, он нам все рассказал, еще в пятницу вечером. Мы с Констанцией, конечно, малость ошалели, но и очень обрадовались. Все-таки умирающая дочь с таким прошлым — это, может, и не очень хорошо, зато мы теперь знаем, что преподобный не сходит с ума. Больше не сходит, во всяком случае.

— Рад слышать.

— От него потребовалось большое мужество, чтобы выйти к прихожанам и выложить все как на духу. Да и до сих пор требуется, он ведь продолжает ее навещать. А вчера вот и Констанцию с собой взял. Она хотела повидать сестру и отказа не приняла.

— Надеюсь, все прошло хорошо?

— Да. Наверное. Она не стала об этом говорить. — Джон потер шею, разминая затекшие от работы мышцы. — Понятное дело, никто не рад, что Грейс живет в публичном доме, но она хочет остаться там. Отказывается переезжать. Ну, думаю, со временем все разрешится, как говорил преподобный. Ему бы сейчас со старейшинами разобраться, они ведь на него ополчились.

— Но не все же? — спросил Мэтью.

— Не все, ты прав. — Джон склонил голову набок. — Хотел спросить про Грейс, что ты про нее узнал, как и когда? Да только ты не скажешь… верно?

— Не скажу.

— Так и думал. Пожалуй, это и не столь важно…

— Да. Я пришел поговорить о важном, — сказал Мэтью, и от его серьезного тона Джон Файв сразу нахмурился. — А именно о сиротском приюте.

— О приюте? Да брось, Мэтью! Осли умер! Может, хватит уже?

— Я не про то. Если помнишь, я покинул приют в девяносто четвертом году, когда мне было пятнадцать. Тебя в девятилетнем возрасте привел туда священник, а в семнадцать мастер Росс забрал тебя в подмастерья, так?

— Так. И что?

— Вспомни, пожалуйста, с девяносто шестого и до твоего отбытия в приюте происходило что-нибудь необычное?

— Необычное, — хмуро повторил Джон, а потом с жаром воскликнул: — Слушай, Мэтью, хорош уже! Забудь ты про этот чертов приют! Не на пользу тебе…