— Я решил выбить их из пустующей крепости, когда следопыты доложили, что там выросло уже второе поколение орков. А то, что они размножаются, это очень плохо. Обычно орки приползают сонмищем откуда-то из Мордора, или из гор, где они спариваются с гоблинами, — проговорил Трандуил задумчиво. — И когда они идут, их можно успешно прореживать. Теперь они таскают с собой какое-то количество самок и увеличиваются в числе прямо в боевых походах. Цепляются за пустующие селения, за разрушенные замки… не помню такого прежде. Но памятуя особое отношение Саурона к вопросам… размножения… могу предоположить, что это прямой его приказ, и он в своем бессилии плоти требует хотя бы от подданых плодовитости и безудержной неумеренности.
— Все знают и думают о большой войне, Владыка.
— Зеленолесье без сомнения будет биться. Но позже, много позже. И этот миг я стремился отсрочить, защищая Пущу магией и песнями. К той войне, которая грядет, и мои дети должны вырасти и выбрать стезю, окрепнуть и сражаться рядом со мной. А не только орочьи колена, — несколько сердито сказал Трандуил. — Мэглин был в своем праве, но поторопился. А орки… они выполняют приказ и стараются создать армию, равной по величине которой не было в Средиземье.
Иргиль промолчал.
— Иргиль. Ты поддержал Мэглина, значит, ты с ним согласен.
Иргиль снова промолчал.
— Ну? — уже раздраженно рявкнул Трандуил. — Ну скажи мне, сколь я был не прав!
— Ты сам это знаешь, сын Орофера. И могу тебя заверить, твой отец не смел бы так поступить с твоей матерью, что бы с ней ни происходило, — несколько заносчиво сказал Иргиль. — Я бы ни за что не позволил себе вмешаться, но когда вмешался Мэглин, я был рад.
— Ольва не эльф. Ей становилось невыносимым бремя эльфийской Правительницы. Она… не могла держать себя в руках. С зельем ей было проще и это увидели все.
— Увидели. Но также увидели и то, что ранее каждое ее появление вызывало или смех, или слезы радости, или крики гнева. А последние годы она была лишь женским силуэтом подле тебя и материнским подле ваших детей.
Трандуил вздрогнул и замолчал. Три удара сердца, пять. Потом прошептал:
— Печально…
— Что случилось, то случилось. Сам знаешь, сожалеть или горевать нет никакого смысла. Я вижу сейчас смысл в том, что Дол Гулдур зачищает Лаурэфин, ты сидишь в шатре на берегу Андуина, Повелительница шляется незнамо где, возвращая себе себя, а Пуща осталась без Владык.
— Почему незнамо где? Знамо. Как и мы, идет к Мории. Она забрала с собой Аркенстон.
— Да и слава Ауле, не нужна в Сумеречье эта опасная стекляшка. Надеюсь, она выкинет камень в бездонную Тьму Мории, — спокойно сказал Иргиль. — Пока так никто и не понял, что это такое. Ты же не думаешь, что Аркенстон просто алмаз.
— Эта штука несомненно имеет свою волю. И пока камень висел на троне в покоях под Горой, он выглядел куда как более манким, — задумчиво сказал Трандуил. — Я видел Аркенстон еще до падения Эребора. И думал, что многое бы отдал за право обладать им. Но когда он стал принадлежать Лихолесью, я едва взял его в руки. Дети иногда кололи им орехи, Ольва позволяла. Говорила, если камень повредится, то он подделка. А Торин определенно обладает чутьем и даром мага, хотя и не пользуется этим. Скинул туда, где эта вещь могла бы хотя бы уснуть. Впрочем, — ухмыльнулся Владыка, — Торину это не помогло и теперь он погибает в Мории.
— Ну, — философски заметил Иргиль, — вытащим. Пусть погибает хотя бы на солнышке.
— Солнышко не порадует гнома, особенно такого упертого.
— Ужин?
— Да.
На следующий день, после комфортной ночевки, эльфы собирали плоты. Снимали и прятали седла и узды, поводьями и подпругами вязали прочные и надежные плоты. Было решено сделать три плота и спуститься по Андуину до Лориена. Трандуил счел конное путешествие слишком длительным и обременительным для себя. И его можно было понять — лето вступило в свои права, ночи случались еще очень холодными, но дни делались жаркими и томными, река блистала и манила, быстро несла свои воды к заливу Белфалас.
К морскому заливу.
Водные путешествия, редкие в последнее время, особенно для эльфов Лихолесья, таили невыразимое очарование, звучали голосами чаек, манили голубой далью.
— Если получится, — выговорил Трандуил, — я перехвачу Ольву по дороге. Если нет, мы встретимся у Мории или внутри пещер.
Иргиль, сидя на плоту спина к спине со своим Владыкой, глядел на западный берег Андуина и думал о своем.
Он думал об истории Фириэль. О том, что в жизни каждого эльфа есть невыносимая боль, которая гложет душу — о родителях, детях, любимых, друзьях. И что бережнее всего эльдар хранят эту боль, чтобы с ней, как с сокровищем, отправиться в Валинор. Что вся боль и вся печаль народа эльфов сносится, как золотинка к золотинке, в Благословенный край, где они желают возродиться к радости и свету. Но что же на самом деле будет там — в этой сокровищнице бед и страданий? Потерявшие встретят потерянных, вновь пришедшие увидят ушедших раньше, и все плохое отступит?
Отчего-то теперь это перестало казаться Иргилю Ключнику таким уж бесспорным.