Корона в огне. Пылающее сердце

— Я не боюсь твоего короля! — разозлилась я. Догадывалась, что он просто провоцировал меня, но все равно не сдержалась. Если бы это был любой другой человек, то я бы промолчала без труда, но обида, глубоко засевшая в сердце, не давала возможности контролировать гнев.

— Он и твой король тоже! — от его ледяного голоса мороз пробежал по коже. Меня будто лошадь лягнула в грудь, и я снова задохнулась от боли.

— Нет, — не в силах говорить уверенно, тихо ответила ему, — он не был и не будет моим королем. Я презираю его! Я презираю тебя!

Подкатившие слезы душили, мешая говорить, но я будто впервые обрела голос. Еще никогда прежде я не была такой откровенной. И я не боялась гнева или расправы. Смотрела Фениксу прямо в глаза, не пытаясь спрятать всю гамму переполнявших меня чувств.

— Я презираю твое предательство! — с каждым словом из груди уходила тяжесть, словно она не давала мне дышать свободно, словно давно искала выход. — Я не буду тебе лгать, наша первая встреча произвела на меня впечатление. Я была покорена твоей добротой и заботой. Ты был первым, кто согрел нас с братом, первым кто принес радость и улыбки. Ты был моей мечтой! Я впервые влюбилась! Без памяти, открыто, искренне и всем сердцем. Я смиренно приняла твой отказ и ни разу не упрекнула тебя в этом, даже в мыслях! Ты все равно оставался для меня лучшим из мужчин! Но увидев тебя во дворце, рядом с ничтожеством, которое пришло к власти, убив собственного брата, а удерживает ее угнетением собственного народа — ты стал для меня таким же ничтожеством! Ты можешь убить меня, не сходя с места, за эти слова, а можешь взять с собой и позволить хоть чем-то помочь несчастным людям на побережье!

Меня трясло так, что я едва держалась на ногах. Трясло от его взгляда, в котором я вдруг, всего на один миг, успела уловить промелькнувшую боль. Трясло от того, что я опять произнесла вслух только то, что смогла. Ночь, когда Тавос пришел к власти, отобрала у меня все: моих родителей, мою прежнюю жизнь, мой дом, детство и счастье. Но я не могла рассказать ему об этом, поскольку это помогло бы Фениксу отыскать нужного королю ребенка. В этот миг я подумала о том, что если он выберет второй вариант и не станет убивать меня прямо сейчас, то находясь рядом с ним я, возможно, смогла бы понять, зачем королю нужен Тойтон. Тогда с побегом придется повременить.

Мысленный поток не прекращался, а тело делалось слабым и непослушным. Внутри образовалась гнетущая пустота, словно я освободилась от чего-то и в то же время наполнилась чем-то не менее болезненным.

— Я позволил тебе сказать все это лишь раз, Кассиопея, — хрипло, но не менее жестко, сказал Феникс, — больше этого не повторится. Твое отношение ко мне и моим поступкам не интересовало меня прежде, не интересует и сейчас. Если ты действительно хочешь ехать со мной, тебе придется закрыть свой рот и делать все, что я скажу. Твоя жизнь принадлежит мне, и я настоятельно рекомендую думать, прежде чем говорить! Особенно если речь идет о его величестве!

И снова внутри все взорвалось от ярости и желания хорошенько встряхнуть этого никчемного человека. Теперь меня трясло от ярости, но если я и правда хочу остаться рядом и понять что происходит, мне придется сделать, как велел Феникс. Подавив клокочущие чувства, я просто кивнула.

— С рассветом я приду за тобой, поедешь со мной в город. Нарколу будет не до тебя, придется взять тебя с собой. А теперь уходи.

В жизни не покидала помещений так быстро. По пути в сою комнату гневно смахивала слезы. Я права, права в каждом слове! Почему же мне так больно? Почему внутри все содрогается, стоит только вспомнить все, что я сказала? Эмоции сменяли друг друга с такой скоростью, что несчастное сознание за ними не успевало. Меня душили непонятный стыд, гнев на саму себя за этот стыд, полная растерянность и непонимание, что же со мной происходит. Все это не давало спать до самого утра, поэтому, когда Феникс явился за мной, я была разбита и раздражена.

Глава семнадцатая

Несмотря на ранее утро, Брамен оживал. Люди открывали свои лавки, пекли хлеб, рубили мясо, кто-то толкал пологие телеги, с которых потом торговали овощами, утварью и прочим. Богатую часть города мы уже проехали. Если не брать в расчет немногочисленных слуг, которые выходили по каким-либо нуждам, светский район еще спал, погруженный в тишину.