Нет уж, Матрена будет молчать о грехах Якова Афанасьича, пусть он сам об них перед Богом отчитывается, когда придет пора. А пока… Она постарается избегать его сальных взглядов и жадных рук, пытающихся облапать ее при каждой встрече. Ей как-то нужно дождаться того момента, когда Тихон построит для них дом. Сжать зубы, набраться терпения и дождаться.
Матрена была настроена решительно, но лишь до тех пор, пока Яков Афанасьич не объявил сыну о своем решении. Едва она услышала о том, что Тихон уедет из деревни на заработки, ей стало дурно: голова закружилась, в глазах потемнело, ноги стали мягкими и неустойчивыми, словно наполнились соломой. Все внутри Матрены оборвалось и полетело вниз, и сама она потеряла сознание. Когда она падала на пол, то ей показалось, что она летит вниз с огромной высоты в холодный, черный омут беспамятства.
***
Прощаться было тяжело. Слезы катились по Матрениному лицу, и она не успевала вытирать их.
– Не хочу, чтобы ты уезжал. Не хочу, не хочу… – повторяла она.
– Я не навсегда покидаю тебя, Матренушка, – ответил Тихон, – всего-то полгода меня рядом не будет. Так хоть отец от меня отвяжется. А то все никак не может понять, что я уже не ребенок, а мужик.
– Что с тобою спорить, Тиша. Ты уже все решил… – всхлипнула Матрена.
– Не спорь, милая, не рви мне душу!
Лицо Матрены потемнело, она отвела глаза в сторону. Она знала, что старый Кощей сына из дома отсылает для того, чтобы тот не мешал ему свою цель преследовать – подчинить ее себе, сломить ее волю, вынуть ее душу из тела и растоптать, чтобы она, Матрена, стала его рабынею, как сделала это в свое время Настасья, а до нее – Аксинья, жена старшего сына. Но она не станет его очередной жертвой ни за какие коврижки. Как раньше отбивалась от его похождений, так и теперь отобьется. А может быть, вспомнит о своем старом плане и убьет его. Кулаки Матрены непроизвольно сжались, брови нахмурились, взгляд потемнел.
– Злишься на меня? Не злись, милая. Дни быстро пролетят. Не успеешь соскучиться, как я уже обернусь назад.
Тихон взял руки Матрены и поцеловал сначала одну, потом вторую. Матрена вздохнула и кивнула головой. Наклонившись к лицу мужа, она поцеловала его в губы. Тихон весь напрягся, задрожал от страстных поцелуев. С каждым разом ему все сложнее было сдерживаться, он мечтал обладать Матреной, мечтал увидеть ее нагой и прижать к своему разгоряченному телу. Тихон грезил о жене по ночам, просыпался в поту и стонал от невыносимого одиночества. Но что-то не позволяло ему перешагнуть эту невидимую черту, разделяющую их, он робел и смущался. Вот и теперь, прощаясь с любимой, он, хоть и с трудом, но отстранился от нее и проговорил хрипло:
– Вот вернусь и будем с тобою жить, как муж и жена, будем спать в одной спальне.
Матрена покраснела и прошептала Тихону на ухо:
– Зачем же ждать, Тиша? Я и сейчас готова тебе всю себя отдать!
Но Тихон покраснел и убрал Матренины руки со своей шеи.
– Так будет правильно, – твердо сказал он.
Матрена не стала спорить. Положив голову мужу на грудь, она замерла, закрыв глаза. И снова на душе у нее стало тяжело. “Что-то плохое случится. Что-то ужасное произойдет и очень скоро!” – так и звенело у нее в голове. Она пыталась отогнать плохие мысли от себя, но ничего не получалось. Скверное предчувствие намертво засело внутри. Как теперь и жить?..
***
После того, как Тихон уехал на заработки, Матрена загрустила. Ее словно лишили чего-то жизненно-важного, от ее тела будто оторвали кусок плоти – так ей было больно. Оказывается, она настолько сильно привыкла к Тихону, что без него ей стало так тоскливо, что по утрам не хотелось вставать с постели и выходить из своей комнатушки. Но работа не ждала. Яков Афанасьич, как и раньше, загружал Матрену так, что она не успевала в течение дня даже крошки хлеба перехватить.
– Пускай, – думала Матрена, – под юбку не лезет, и то хорошо!
Но так продолжалось недолго. Вскоре свекр стал проявлять к молодым снохам свой прежний интерес. Девушки вновь сблизились, ведь общая беда всегда роднит. Да и вместе было легче давать отпор, поэтому теперь Настасья ночевала чаще у Матрены, чем у себя, боялась, что раз мужчина оправился от болезни, то скоро наведается к ней. Ночью девушки ютились на узкой кровати, прижимались друг к другу спинами и тихонько переговаривались между собой.
– Жаль вас с Тихоном. Вы с ним в последнее время, что голубки были. Любо-дорого смотреть на таких влюблённых, – как-то прошептала Настасья.
Потом она повернула голову к Матрене и спросила заговорщическим тоном:
– Признавайся, Матрешка, ты с мужем уже ночевала?
Матрена покраснела и уже хотела было огрызнуться Настасье в ответ, что это вовсе не ее дело, но осеклась. Она вспомнила светлое лицо Тихона, длинные волнистые вихры, голубые глаза. Сердце ее зашлось тоской.
– Нет, – прошептала она.
Настасья вздохнула.
– Лучше бы наш Кощей никогда не просыпался. Спал бы и спал, точно бревно. Хорошо мы без него жили, правда, Матрена?