Кощеева жена

Они крепко обнялись и какое-то время сидели так, вдыхая запах друг друга, пытаясь запомнить его, сохранить, спрятать поглубже в памяти. Потом Матрена отстранилась, взглянула на мужа и улыбнулась грустно.

– Знаешь, Тихон, а ведь когда я только пришла в ваш дом, я тебя считала маленьким сопляком. Да-да! Так тебя и звала про себя – “сопляк”.

Тихон тоже улыбнулся, и на его лице появились ямочки. Матрена очень любила эти ямочки. Она вообще с каждым днем все сильнее влюблялась в своего мужа, который относился к ней не так, как другие люди. Тихон заботился о ней, баловал, как будто она была ребенком. И она, в свою очередь, не кривлялась и не зазнавалась перед ним, была такая, какая есть. Им было интересно вместе, они часами могли говорить друг с другом, смеяться и дурачиться.

За те четыре года, что они прожили без отцовского гнета, между Тихоном и Матреной сложились самые доверительные, искренние отношения. Они стали друзьями, но дружба эта все же плавно переросла в более глубокое чувство. Они испытывали потребность быть вместе, находиться рядом или хотя бы поблизости, чтобы можно было хотя бы переглянуться время от времени. Они оба все еще смущались от случайных, неловких прикосновений, и Матрена была уверена, что внутри Тихона все дрожит в эти моменты, как дрожало внутри нее самой. Они начинали сближаться – медленно, неторопливо, растягивая эти волнительные чувства, боясь нарушить их красоту и целомудрие.

В день, когда очнулся Яков Афанасьич, Тихон впервые поцеловал Матрену. Это случилось утром, когда они вдвоем возвращались с пастбища. Они шли босиком по пыльной дороге, обсуждая недавний случай, произошедший в деревне – Игнат Ильич, женатый сосед тетки Серафимы, привел в дом молодую цыганку, якобы, в помощницы своей жене Дарьюшке.

– Я думаю, он Дарьюшку крепко любит, вот и взял помощницу на время ее болезни. Она ведь тяжело болеет, с постели не встает! – сказал Тихон, посасывая травинку.

– Любит, говоришь? Жену молодую до болезни довел, и помощницу взял – девку распутную. Разве ты не знаешь, чем эта цыганка Маруська в деревне промышляла? – усмехнулась Матрена.

Тихон смутился, замолчал, а потом отбросил в сторону травинку и резко выпалил:

– Ох, Матрена! Не знаю я, что у вас, у девок, на уме! Больно уж вы мудрено устроены, да и хитрости вам не занимать. Но я знаю и то, что, когда парень девку любит, хочет все для нее сделать. Спать ложится и думает, чем ее завтра порадовать!

Он резко остановился, притопнув ногой. Пыль под его голой ступней взметнулась вверх столбом. Матрена замедлила шаг, обернулась с удивленным лицом. Тихон стоял позади, широко расставив ноги и сжав кулаки.

– Ты чего, Тиша, так раззадорился? Да Бог с ним, с Игнатом Ильичом и его бабами! Глянь-ка, гроза собирается. Побежали быстрее домой!

Небо вокруг и вправду быстро затягивалось низкими черными тучами. На короткие мгновения на улице стало темно и тихо. Это была мертвая тишина – такая всегда бывает перед грозой. Длилась она совсем недолго, а потом мощный порыв ветра задрал вверх подол Матрениного платья, бросил темные, распущенные волосы на лицо.

– Бежим скорее домой, Тиша!

Девушка протянула ему руку, но Тихон продолжал стоять на месте. Он, казалось, не замечал ничего вокруг. Лицо его стало бледным и задумчивым.

– Люблю я тебя Матрена, – тихо проговорил он.

Ветер сорвал его слова с губ, закружил в воздухе.

– Что? Я ничего не слышу! – прокричала Матрена.

Повторять Тихон не стал. С неба, на лица парня и девушки, стоящих напротив друг друга, упали первые крупные капли, а потом дождь обрушился на землю сплошной стеной. Мощный раскат грома заставил задрожать землю под их ногами. Матрена завизжала, и тогда Тихон, будто очнувшись от дремы, схватил ее за руку и потащил за собой. Матрена ничего не видела, глаза заливала дождевая вода.

– Тиша, нам надо где-то укрыться! – кричала она.

Тихон и сам это знал – непогода разгулялась не на шутку. Поэтому он затащил Матрену в первое попавшееся укрытие. Это был старый амбар с покосившейся крышей, из частых щелей которой текла вода. Они присели в углу на охапку старой, пропахшей крысами, соломы – оба насквозь промокшие, озябшие. Тем не менее, Тихон снял с себя фуфайку и накинул ее на плечи Матрене.

– На вот, а то у тебя зубы стучат, – сказал он.

Матрена закуталась в фуфайку, потом взглянула в лицо своего молодого мужа и спросила:

– А как же ты? Ты ведь замерзнешь в одной рубахе!

Тихон усмехнулся и приосанился.

– Я ведь мужик! – гордо сказал он, – Мужикам ни мороз, ни зной не страшны.

Матрена вдруг резко повернулась к нему и поцеловала в щеку. Это было первое проявление чувств с ее стороны. Тихон весь напрягся, место, которого коснулись девичьи губы, зажгло огнем. Дождь стучал по крыше, ветер на улице страшно завывал, Матрена сидела рядом, она была так близко к Тихону, что он ощущал травяной запах ее мокрых волос, вдыхал сладостный аромат ее дыхания. Матрена поцеловала его. Много ли значит ее поцелуй? Это благодарность или нечто большее?

– Ты мне на улице что-то сказал, да я не расслышала из-за ветра, – прошептала Матрена.