Кощеева жена

– Дай Бог, с постели не сумеет сползти! – пробубнила она.

***

К лету Яков Афанасьич стал шевелить руками и ногами, и, наконец, в один из дней поднялся с постели, тяжело дыша.

– Дай, отец, подсоблю тебе!

Тихон подошел к родителю и положил его слабую руку на свое широкое плечо.

– Когда-то я тебя учил ходить, сын, а теперь вот тебе довелось долг мне отдать и научить ходить меня. Пока я лежал, ты вон как вырос! Плечи твои уж больно шибко вширь раздались. Любо на тебя посмотреть! – с гордостью произнес Яков Афанасьич.

Постепенно Яков Афанасьич обрел свою прежнюю силу, да что там, он как будто стал еще сильнее. Тихон, отвыкший подчиняться отцу, теперь с трудом это делал. Ему, уже привыкшему быть хозяином, было в тягость выполнять волю отца. Поэтому как-то он сказал, что собирается отделяться от них с матерью. Анна Петровна ахнула, когда Настасья погромче прокричала ей в ухо, что только что сказал Тихон.

– Куда ж ты от нас, сынок? – спросила она расстроенно.

– Недалеко, маманя! На другой край деревни. Пока лето, хочу дом для нас с Матреной поставить. Поможешь, отец?

Яков Афанасьич промолчал, лицо его стало задумчивым. А потом он поднялся из-за стола, взял с полки бутылку мутной корчмы и плеснул в чашки себе и сыну.

– Садись, сынок, выпьем, побалакаем. Такие дела быстро не решаются.

Яков Афанасьич прогнал всех с кухни, и они уселись с сыном друг против друга. Взгляд отца был пристален и суров. Он смотрел на Тихона и будто бы силился понять по его лицу насколько он повзрослел, справится ли он с той свободой, которую от него требует.

– Что же, с женкой своей черноглазой, получается, уже живешь, времени зря не теряешь? – спросил Яков Афанасьич, сощурившись.

Глаза его превратились в щелки, губы презрительно скривились.

Тихон опустил голову и покраснел, точно юнец – так ему стало стыдно. С Матреной, как муж, он еще не жил, но с отцом говорить об этом ему не хотелось. Неопределенно кивнув, Тихон спросил:

– Так ты мне с домом-то подсобишь, батя? Я тебе потом все возверну, клянусь. И деньгами, и трудом – всем отработаю!

Яков Афанасьич часто заморгал, а потом положил ладонь на плечо сыну.

– Дом – это хорошо, сынок. Это очень хорошо. Конечно, я во всем тебе подсоблю! Вот только спешишь ты, надо бы повременить пока с домом.

– Это еще почему же? – спросила Матрена, вошедшая в это время на кухню, чтобы процедить вечерний надой.

– Тебе разве слово давали? – рявкнул Яков Афанасьич, сурово взглянув на Матрену.

– Так ведь вы, все одно, об нас с Тихоном балакаете? – спросила Матрена, дерзко взглянув на свекра.

Ее темные глаза сверкнули, на щеках выступил румянец.

– Ох и дурная баба тебе досталась, Тишка! Вырвать бы с корнем ее длинный язык! – недовольно проворчал мужчина.

– Матрена, ступай во двор. Не дело тебе с мужиками сидеть! – непривычно строгим голосом сказал Тихон.

Матрена удивленно посмотрела на мужа, нахмурилась, но спорить не стала, сняла передник, схватила пустые ведра и вышла. Но вместо того, чтобы идти за водой, она остановилась в сенях, прижалась спиной к деревянной стене и замерла.

– Чтоб дом строить да детьми обзаводиться, надо сначала настоящим мужиком стать, Тихон! – по-отечески строго проговорил Яков Афанасьич, – А на это, сынок, время требуется.

– Батя, дак я же… – начал было Тихон, но отец махнул на него рукой.

– Молчи, Тишка, да слушай, что отец говорит! Все равно все будет так, как я скажу.

Яков Афанасьич выпил рюмку, закусил квашеной капустой, причмокнул от удовольствия и вытер ладонью рот. Потом он звонко хлопнул Тихона по спине и произнес:

– Я тебя на заработки решил отправить, сын. Осенью поедешь в соседний уезд лес валить. Год-два отработаешь, окрепнешь, вернешься с деньгами, тогда и дом тебе поставим, какой пожелаешь. А с женкой твоей ничего тут не случится. Мы с матерью проследим за ней. Будет, как миленькая, у окошка сидеть да тебя поджидать.

На кухне повисло молчание. У Матрены за стенкой сердце упало вниз. На работы мужики уходили надолго, парой лет никто не отделывался. А кто-то и вовсе назад не возвращался. Что же она будет делать тут без Тихона? Как будет жить? Как сможет противостоять свекру? Нет, нет и нет! Так быть не должно!

На Матрену вдруг накатил такой жуткий страх, что она не могла ни двинуться с места, ни вздохнуть. Ведро выпало из ее ослабевших рук и с грохотом упало на пол. Тихон выбежал на шум и увидел жену, лежащую на полу без чувств…

Глава 5

– Чувствую, что случится что-то плохое. Как будто не на полгода, а навсегда мы с тобой, Тиша, разлучаемся. Тоска сердце гложет, будто огромный червь. Говорить, и то больно. До того в груди жжет, что сил никаких нет!

Матрена вытерла ладонями мокрые щеки и уткнулась лицом Тихону в плечо. Прощаться с мужем было тяжело, даже тяжелее, чем она думала.

– Ты не забывай обо мне, ладно? – всхлипнула она.

– Да как мне забыть о тебе, Матрена? Если б можно было, я бы свое сердце вырвал из груди и тебе отдал.