Кошка и Токио

Ямадзаки задумчиво глядит в бокал с пивом, а Вада цыкает зубом. Им обоим не хочется говорить, что число клиентов у них резко сократилось. Молчание за стойкой вот-вот может сделаться неловким…

Но тут они замечают, как жена Тэнтё, спустившись по лестнице, неслышно подкрадывается к тому сзади за стойкой. Вада с Ямадзаки ее видят, но женщина прикладывает палец к губам, жестом прося ее не выдавать. Она подбирается к Тэнтё как можно ближе и кричит ему в самое ухо:

– Ты тут какого черта пиво распиваешь?!

Тэнтё резко подскакивает, проливая немного пива на столешницу.

– Женщина! Не смей меня так пугать!

– Что, решил, это нежить к тебе заявилась? – хохочет жена. – С твоим здоровьем пить нельзя! Доктора запретили.

– У меня скорее инфаркт случится, если будешь так выскакивать.

– В общем, я ухожу. Пока! – На прощанье она целует его в щеку. – Меня не дожидайся.

Она подходит к двери, сдвигает ее в сторону, пару мгновений глядит на дождь и, оглянувшись, говорит:

– Присмотрите за ним, ребята!

После чего берет из подставки зонт Ямадзаки и уходит.

– Вот, значит, почему ты переехал в Токио? – прищелкнув языком, посмеивается Ямадзаки.

– Ага! Чего не сделаешь ради любви? – усмехается Вада.

– Из еды что-нибудь брать будете? – набычившись, спрашивает у них Тэнтё.

– Может, взять Хиросиму-яки? – осторожно предлагает Ямадзаки.

Тэнтё с Вадой, неодобрительно нахмурясь, впериваются в него суровым взглядом.

– Что? – округляет глаза Ямадзаки.

– Объясни ему. – Пренебрежительно махнув рукой на Ямадзаки, Тэнтё идет шинковать капусту.

– Это называется окономияки, – говорит Вада. – А вовсе не Хиросима-яки.

– А как быть с окономияки из Осаки? Как вы их различаете? – хмурит лоб Ямадзаки.

– Чего их различать? В Осаке вообще не умеют готовить приличные окономияки. – Усмехнувшись, Вада отпивает пива.

– Хм-м… Ну, а у нас, в Токио, считается, что Хиросима-яки – это та, что делают по рецепту из Хиросимы, а окономияки – по рецепту из Осаки, – робко смотрит на приятеля Ямадзаки.

– Ты что тут, норовишь затеять свару? – поднимает одну бровь Вада.

– Да не, я просто… В чем разница-то? Разве это не одно и то же? И вообще, мы сейчас в Токио! А как в народе говорят, go ni haitte wa, go ni shitagae[109].

Вада жестом показывает Ямадзаке, чтобы тот приглушил голос. Выпучив глаза, дает понять, что не дай бог Тэнтё поймает его на столь безумных речах. Потом все же шепчет:

– Тш-ш-ш! Мы ведь сейчас, можно сказать, в деревне у Тэнтё, и мы не хотим вывести его из себя. Понимаешь, это два, ну… совершенно разных блюда, Ямадзаки! В Хиросиме окономияки искусно готовят слоями, точно восхитительный сэндвич: укладывая поочередно блинчики, лапшу, капусту, мясо или что ты там еще захочешь из начинки. А в Осаке делают какую-то фигню. Они тупо замешивают все ингредиенты в одной миске и шлепают на раскаленную плиту одной толстенной лепешкой.

– Ну да, так и есть, – смущенно соглашается Ямадзаки.

Вада отхлебывает пива.

– Вот понаблюдай, – указывает он на Тэнтё, который принимается за готовку.

Тэнтё берет глубокую миску с блинным тестом, поварешку и на широкую жарочную поверхность встроенной в барную стойку электроплиты наливает две большие лужицы округлой формы. Затем настраивает степень нагрева плитки. И далее Вада с Ямадзаки завороженно наблюдают, как он аккуратно укладывает поверх теста мелко нарезанную капусту, дает им как следует прогреться, глядя на тянущийся к потолку душистый пар, после чего добавляет к капусте свинину, сыр, кимчи. Поверх этого наливает еще немного теста, берет в руки две большие металлические лопатки и одним ловким и точным движением переворачивает весь этот «сэндвич» – прямо с капустой и всем прочим – другой стороной на плиту. Сырое тесто слегка расплескивается на раскаленной поверхности, шипя.

– Жалко, Таро с нами нет! – неожиданно вздыхает Вада.

– Ага, – соглашается Ямадзаки.

Затем, попивая пиво, друзья зачарованно наблюдают, как Тэнтё прямо рядом с «сэндвичами» обжаривает, слегка помешивая, на плите две порции лапши.

– Жуткая небось была авария… – произносит Ямадзаки.

Тэнтё разбивает два яйца, по отдельности выливает на плиту и аккуратно взбалтывает желтки. Затем двумя блестящими металлическими лопатками, приятно скрежетнув ими по жарочной поверхности, поднимает блинчики с прослойкой и перекладывает на лапшу, потом все это вместе – на почти прожарившиеся яйца. Дает еще немного потомиться на плите, после чего уже окончательно переворачивает оба сооружения.

Взяв металлическую кружку с густым черным соусом, Тэнтё берет из нее кисточку и начинает обильно промакивать сверху обе порции окономияки. До ноздрей Вады и Ямадзаки дотягивается вкуснейший аромат, рты наполняются слюной.

– Да, не повезло бедняге, – кивает Вада.

Тэнтё между тем вырисовывает майонезом «Кьюпи» тонкий рисунок поверх обоих «слоеных тортиков», после чего разрезает их на небольшие куски. Потом осторожно зачерпывает нарезанные окономияки и выкладывает каждую на отдельную тарелку.

– Скоро его выпишут из больницы, – сообщает Вада. – Так что все с ним будет в порядке.