Кошка на голубятне. Бледный конь. И в трещинах зеркальный круг

— Солидное! — воскликнул мистер Осборн, и в голосе его прозвучала неподдельная гордость. — Почти сто лет мы им владеем. Еще дед мой здесь обосновался, потом отец. Да, солидное семейное дело в добрых старых традициях. Конечно, в молодости я это по-другому воспринимал. Мне там все простора не хватало. Как и многие молодые люди, я тогда бредил сценой. Чувствовал в себе силы стать актером. Отец меня не отговаривал. «Валяй, а там посмотрим, — говорил он. — Ты и сам скоро поймешь, что до сэра Генри Ирвинга[129] тебе далеко!» И как в воду глядел! Мудрый человек мой отец!.. Года полтора я промыкался в театре, а потом вернулся к аптечному делу. И увлекся, знаете. Товар мы всегда продаем хороший, без этих новомодных штучек, а качество высокое. Теперь ведь как, — он грустно покачал головой, — для фармакологии времена не лучшие… Вся эта туалетная дребедень… хочешь не хочешь, а надо ее держать: полвыручки как-никак дает… пудра, помада, кремы для лица всякие, и шампуни, и губки. Сам я ни к чему этому не прикасаюсь. Держу девушку-помощницу, она всем и торгует. Да, теперь на классическом аптечном товаре не проживешь. Но, так или иначе, кое-какие денежки я накопил, цену за аптеку мне дают хорошую, и я внес наличные в счет оплаты славного домика возле Борнмута.

И добавил:

— Уходите от дел, пока еще можете наслаждаться жизнью Таков мой девиз. Увлечений у меня хватает. Бабочки, например. Или при случае наблюдать жизнь пернатых. Или садоводство — существует масса прекрасных книг для начинающих садоводов. А есть еще такая вещь, как путешествия. Может, выберусь в какое-нибудь плавание — посмотреть дальние края, пока еще не поздно.

Лежен поднялся.

— Ну что ж, желаю вам успеха, — сказал он, — а если, пока вы еще здесь, вам вдруг встретится этот человек…

— То я тут же дам вам знать, мистер Лежен. Конечно, конечно! Можете рассчитывать на меня. Буду весьма рад. Говорю же, у меня очень хорошая память на лица. И я буду начеку. Как говорится, ушки на макушке. О да! Можете на меня положиться Буду весьма рад.

Глава 4 Рассказ Марка Истербрука

1

Мы вышли из театра «Олд Вик»[130], я под руку с моей приятельницей Гермией Редклиф. Только что кончился «Макбет». Шел сильный дождь. Когда мы перебегали улицу, спеша к месту, где я оставил машину, Гермия несправедливо заметила, что, когда собираешься в «Олд Вик», всегда идет дождь:

— Странно, но факт.

Я не согласился с ней. Я сказал, что, в отличие от солнечных часов, она ведет счет только минутам ненастья.

— А вот на Глайндборнских фестивалях[131],— опять завела Гермия, когда я включил сцепление, — мне с погодой всегда везло. И ассоциируются они у меня только с наслаждением и ничем не омраченной красотой: музыка, роскошные цветочные клумбы, в особенности — одна, с белыми цветами.

Мы поговорили о Глайндборнских фестивалях, а потом Гермия спросила:

— Мы что, собираемся завтракать в Дувре?

— В Дувре? Странная идея! Я думал, мы отправимся в «Фантази». После всех этих классических кровавых ужасов «Макбета» так и тянет вкусно поесть и выпить. Шекспир вообще пробуждает во мне зверский аппетит и жажду.

— Да. Как и Вагнер[132]. И бутерброды с копченой лососиной в ковент-гарденском буфете в антрактах не снимают голодных спазмов. А Дувр мне пришел на ум потому, что вы, по-моему, туда направляетесь.

— Здесь объезд, — объяснил я.

— Но вы с ним как-то очень уж размахнулись. И отхватили порядочный кусок по старому (или это уже новое?) Кентскому шоссе.

Оглядевшись, я вынужден был признать, что Гермия, как всегда, абсолютно права.

— Я всегда здесь плутаю, — попытался оправдаться я.

— Действительно, как не заплутаться, если вертишься вокруг вокзала Ватерлоо[133],— согласилась Гермия.

Одолев наконец Вестминстерский мост[134], мы продолжили прерванный разговор и принялись обсуждать только что увиденного «Макбета». Моя приятельница Гермия Редклиф была красивой двадцативосьмилетней женщиной, и при взгляде на нее вспоминались героини классических романов — безукоризненный греческий профиль и густая копна каштановых волос, собранная на затылке в тяжелый узел. Моя сестра, когда говорила о ней, всегда называла ее «красоткой Марка», произнося это с особенной интонацией, которая неизменно меня бесила.

В «Фантази» нас встретили радушно и провели к столику возле стены, обитой малиновым бархатом. «Фантази» пользуется заслуженной популярностью, поэтому столики здесь стоят тесно. Когда мы уселись, нас шумно приветствовали наши соседи — это оказался оксфордский[135] профессор истории Дэвид Ардингли, представивший нам свою спутницу, очень хорошенькую девушку, с модной прической — какие-то пряди, клочки и завитки, под самым невероятным углом торчащие на макушке. Как ни странно, но прическа ей шла. У девушки были огромные синие глаза и постоянно полуоткрытый рот. Как и все пассии Дэвида, она была очень глупа. Невзирая на свой незаурядный ум, Дэвид отдыхал душой лишь в обществе девушек с явной умственной недостаточностью.