Космическая опера

Пользуясь макроскопом, леди Изабель и Бернард Бикель внимательно изучали поверхность Рлару. Они не смогли найти никаких признаков высокоразвитой цивилизации. Бикель указал на нечто вроде огромного кургана и предположил, что это могли быть развалины храма или монумента; леди Изабель ничего не ответила – воспоминание о фиаско на Йане было еще слишком свежо.

Максимальное увеличение позволило заметить несколько населенных пунктов, но они казались не более чем небольшими поселками. В соответствии с наблюдениями Адольфа Гондара, селения эти были сосредоточены главным образом вдоль юго-западного побережья продолговатого полуострова.

Гондара вызвали из каюты; он неохотно указал точное местонахождение места его предыдущего приземления. «Я не стал бы туда возвращаться, – угрюмо произнес он. – Попробуйте посадить корабль южнее – тамошние жители гораздо гостеприимнее».

«Насколько я помню, раньше вы говорили, что аборигены не обращают на людей почти никакого внимания».

«Вы обратились ко мне за советом – я его дал. А теперь делайте, что хотите!» – Гондар вернулся к себе в каюту.

Бернард Бикель снова подошел к макроскопу и рассмотрел ландшафт.

«Каково ваше мнение?» – спросила его леди Изабель.

«Южнее я не замечаю такого скопления поселков. Судя по всему, там не столь плодородная почва».

«Значит, мы приземлимся там же, где приземлился Гондар, – решила леди Изабель. – Я уже перестала придавать какое-либо значение расплывчатым предостережениям этого обманщика».

Внизу, на поверхности Рлару, наступал вечер. Солнце зашло прежде, чем «Феб» опустился на поле почти точно в том месте, где Гондар вступил в первый контакт с аборигенами. Окончательная проверка условий окружающей среды снова подтвердила их полную совместимость с человеческим метаболизмом.

Пока производилась эта проверка, леди Изабель рассматривала местный пейзаж из рубки управления. Хотя неподалеку были заметны несколько поселков, их обитателей не было видно, и никто не приблизился, чтобы полюбоваться на «Феб». Когда она спустилась по трапу в сопровождении других пассажиров, вокруг не было ничего, кроме приятного для глаз пасторального пейзажа, темневшего в сгущавшихся сумерках. Небольшой ручей петлял в нескольких сотнях метров к северу; восточный горизонт загораживала гряда пологих холмов. Кое-где беспорядочными рядами, как в давно заброшенном саду, росли деревья, а луг с южной стороны сплошь зарос какими-то кустиками – судя по всему, посаженными. В целом пейзаж производил мирное впечатление; чувствовалось, что эту землю обрабатывали очень давно.

По мере того, как наступала ночь, в ближайшем поселке зажглась россыпь неярких огней, но они скоро потускнели и исчезли – казалось, только группа прибывших землян не спала и наслаждалась ночной тишиной.

Леди Изабель распорядилась выставить часовых, после чего пассажиры один за другим стали возвращаться в корабль – одни отправились спать, другие собрались в салоне.

Леди Изабель и Бернард Бикель поднимались по трапу последними. Наконец они зашли внутрь, и Роджер, стоявший поодаль, решил, что остался в одиночестве. Но рядом послышалось движение. Приглядевшись, Роджер заметил в полумраке Мэдок Розвин – та подошла и встала рядом. «Здесь так спокойно, Роджер, – сказала она. – Так тихо и мирно…» Некоторое время она смотрела в сторону поселка, темневшего неподалеку, после чего импульсивно повернулась к Роджеру: «Я вела себя просто отвратительно, Роджер. А ты был ко мне очень добр. Мне стыдно. Правда, стыдно!»

«Не будем об этом говорить», – смутился Роджер.

«Я не могу об этом не говорить! Меня преследует стыд! Теперь, когда все кончилось, я понимаю, что была одержима одним стремлением и пыталась добиться своей цели за чужой счет».

«Но ты же не хотела никому причинить ущерб».

Мэдок Розвин отозвалась коротким печальным смешком: «Хуже всего то, что мне было все равно – мне не было никакого дела до того, причиняю ли я кому-нибудь ущерб».

Роджер не мог подобрать фразу, которая не прозвучала бы слишком строго или не свидетельствовала бы о смехотворном самоотречении. По-видимому, Мэдок Розвин истолковала его молчание как неумолимое осуждение и медленно направилась к трапу. «Подожди!» – позвал ее Роджер. Мэдок послушно вернулась. «Я хотел бы знать, – слегка запинаясь, проговорил он, – что ты теперь собираешься делать?»

«Не знаю. Вернусь на Землю и, наверное, найду какую-нибудь работу».

«Единственное долгосрочное последствие всей этой истории, – проворчал Роджер, – заключается в том, что у меня выработался условный рефлекс боязливости. Я чувствую себя, как лабораторная крыса. Когда я нажимаю зеленую кнопку, по желобу спускается кусочек сыра – а когда я нажимаю ту же кнопку во второй или в третий раз, меня наказывают электрошоком или обливают ледяной водой».

Мэдок Розвин взяла его за руку: «Что, если бы я попросила тебя нажать зеленую кнопку еще раз и пообещала, что бедная лабораторная крыса получит сыр, и что ее больше не будут мучить?»

«Тогда, – отозвался Роджер, – я стану нажимать все зеленые кнопки, какие найдутся в клетке!»

«Я обещаю».

13