Космические хроники, или Почему инопланетяне до сих пор нас не нашли

Нужно просверлить километры льда на Европе, спутнике Юпитера, чтобы исследовать его подледный океан и поискать в нем живых существ.

Нужно исследовать Плутон и его ледяных собратьев во внешних частях Солнечной системы, потому что там содержится много ответов на вопросы о происхождении планет.

Нужно прозондировать плотную атмосферу Венеры, чтобы понять, почему парниковый эффект оказался так силен, что температура на ее поверхности поднялась до 500 градусов по Цельсию.

Мы должны проникнуть во все части Солнечной системы. Нужно отправлять и роботов, и людей, потому что роботы сами по себе – никудышные полевые геологи. Никакая часть вселенной не должна быть скрыта от наших телескопов. Нужно запускать их на орбиту, откуда открывается хороший вид и на Землю, и на всю Солнечную систему.

С такими проектами Соединенные Штаты гарантированно обеспечат себе непрерывный приток лучших, самых блестящих ученых – астрофизиков, биологов, химиков, инженеров, геологов и физиков. Все эти специалисты сформируют новый тип пусковой шахты, наполненной интеллектуальным капиталом. Они будут готовы к любым вызовам, поскольку лучшие, самые блестящие умы всегда откликаются на вызов, когда страна нуждается в них.

Если бы с потерей экипажа шаттла «Колумбия» космическая программа США замерла, – потому что никто не был готов выписать чек для продолжения работ, – это означало бы, что, оставаясь на месте, она скатывается назад.

Глава тридцатая Америка и новые космические державы [106]

Я  родился на той же неделе, когда было основано НАСА. В этом же году родилось еще несколько человек: Мадонна (вторая, не первая), Майкл Джексон, ранее известный под именем Принц, Мишель Пфайфер, Шэрон Стоун. В этом же году запатентовали куклу Барби и вышел фильм «Капля». И в этом же 1958 году впервые состоялся Годдардовский мемориальный обед[107].

Я исследую вселенную. Это вторая древнейшая профессия. Люди уже очень давно смотрят в небо. Занимаясь академической наукой, я не вполне вписываюсь в аэрокосмический «клуб». Да, я с удовольствием провожу в нем время, в том числе работая в двух президентских комиссиях, но мое сердце все-таки отдано чистой науке. Это значит, что я не властвую ни над людьми, ни над территориями, не распоряжаюсь ценностями. Я не командую армиями, не руковожу профсоюзами. Единственная сила, подвластная мне, – это мой разум.

Когда я гляжу на наш многострадальный мир, меня одолевает беспокойство. Как немного людей думают о том, что они делают! Позвольте привести несколько примеров.

Однажды я читал газету (каждый раз это оказывается опасным занятием!) и увидел жалобный заголовок: «У половины школ в округе результаты оказались ниже среднего». В этом же и смысл среднего! Примерно половина выше него, а примерно половина – ниже.

Вот еще один пример: «80 % выживших в авиакатастрофах перед взлетом посмотрели, где находится аварийный выход». Можно подумать: «Хорошо, это полезная информация; отныне буду обращать внимание на аварийные выходы». Однако с этой цифрой есть одна проблема: представьте себе, что 100 % погибших тоже обратили внимание на аварийные выходы. Мы этого не узнаем, потому что они мертвы. И вот такое нечеткое мышление распространено сейчас во всем мире.

Еще пример. Часто говорят, что государственная лотерея – это налог на бедность, потому что люди с низким уровнем доходов тратят на лотерейные билеты непропорционально большую долю своих средств. Это не налог на бедность, это налог на людей, которые никогда не учились математике.

В 2002 году, когда я впервые в жизни прожил больше трех лет в одном округе, меня вызвали в жюри присяжных. Я явился вовремя и был готов послужить. Когда дело дошло до собеседования, адвокат спросил меня: «Я вижу, что вы астрофизик. Что такое астрофизика?» Я ответил: «Астрофизика использует законы физики для изучения вселенной – Большого взрыва, черных дыр и подобных явлений». Тогда он спросил: «Чему вы учите студентов в Принстоне?» – и я сказал: «Веду занятия по оценке доказательств и относительной ненадежности свидетельских показаний». Через пять минут я оказался на улице.

Пять лет спустя, снова жюри присяжных. Судья утверждает, что подсудимый обвиняется в хранении 1700 миллиграммов кокаина. Вещество нашли у подсудимого, его арестовали и теперь судят. В этот раз, после окончания опроса, судья спрашивает нас, есть ли у нас вопросы к суду, и я говорю: «Да, Ваша честь. Почему вы сказали, что у него было 1700 миллиграммов кокаина? Это то же, что 1,7 грамма. Тысяча сокращается с „милли“ и получается 1,7 грамма, что меньше, чем вес десятицентовой монетки». И я снова оказываюсь на улице.

Разве мы говорим: «Увидимся через миллиард наносекунд»? Разве мы говорим: «Я живу всего в 63 360 дюймах дальше по этой улице»? Это математически нечеткое мышление. В этих примерах – намеренно нечеткое.