Костя в школе. Началка

– Я больше не буду кубистом, – решительно заявил я.

– Да пожалуйста, – пожал плечами Никита.

Я понимал, что ему обидно отказываться от своей гениальной идеи, тем более если все продолжат получать пятёрки благодаря ей. Что ж, порвать с кубизмом в одиночку было даже круче.

В тот героический день новый Тюбик был в шикарном бордовом костюме и при этом особенно мрачен, пыхтел на ровном месте. Он не выпускал из рук телефона и не отвечал на радостные приветствия новоиспечённых кубистов.

– Сегодня пишем портреты, – объявил он, даже не поздоровавшись. – Соседа по парте. Или соседки.

И он начал мерить шагами свободную часть класса.

Мы с Никитой посмотрели друг на друга и взялись за кисти. Я вдруг почувствовал такое вдохновение, такую не испытанную ранее свободу творчества, что портрет у меня вышел превосходный. Я и сам поразился: мне удалось передать взгляд Никиты – простой и одновременно с хитрецой. Не удержавшись, я продемонстрировал его Марусе, которая сидела с Вергилией чуть дальше в другом ряду, она улыбнулась и показала большой палец. А потом и свою работу – Вергилия у неё получилась замечательная – мечтательная и добрая. А Вергилия изобразила Марусю с распущенными волосами и голубым цветочным венком на голове. Я сразу представил её такой и глубоко вздохнул от прилива чувств.

Никитка порвал кубический вариант и успел сделать отличный карандашный набросок.

Остальные хихикали над кубическими портретами. Половина из них, обладатели носов-треугольников и глаз-кружочков, напоминали черепа с причёсками. А самый продвинутый кубист и вовсе вынес части лица за его пределы.

Тюбик прошёлся между рядами и велел сдавать работы. И тут прозвенел звонок, но не школьный.

– Алло! – почти прокричал Тюбик. И через секунду напряжённой тишины он запрокинул голову к потолку и опустил руку с телефоном. Лицо его преобразилось: я никогда в жизни не видел такого счастливого человека. Мы замерли. Тюбик снова поднёс трубку к уху:

– Через полчаса буду, жди.

И тут он вспомнил про нас.

– Мальчик! 54! 3500! – выдал он.

Я пытался сообразить, каким образом некий мальчик и две цифры сумели так осчастливить Тюбика, но недолго, потому что девочки повскакивали с мест с криками «Ура!», «Поздравляем!», и я всё понял.

– Какой умный мальчик – дождался конца урока, – пошутил Тюбик, собирая портфель.

– А портреты? – спросил кто-то.

– Ну давайте! – согласился Тюбик.

И он начал листать наши шедевры. А мы сгрудились вокруг учительского стола. Кубические он смотрел быстро и с улыбкой, поморщился на портрете с убежавшими частями лица, остановился на Никитином, и мы затаили дыхание.

– Недурно! Классический минимализм.

Следом шёл мой портрет.

– Вдохновенно! Хорошо!

Маруся в венке заставила его поднять удивлённый взгляд, но, посмотрев на подпись, он понимающе кивнул.

– И снова удачная гамма, Вергилия, – прокомментировал он.

А вот и сама Вергилия кисти Маруси. Не понятно, что отражало недоумённое выражение лица учителя.

– Кто автор? – поинтересовался он.

Маруся робко отозвалась.

– А у вас талант, милочка!

И тут он опомнился.

– Всё, ребятки, ставьте сами пятёрки, дарите друг другу портреты, а мне пора!

И он ринулся к выходу. Выхватив журнал, я бросился за ним и нагнал в коридоре.

– А вот у Маруси Скворцовой, у талантливой милочки, до этого были тройки, можно исправить?

– Конечно!

– Распишитесь рядом, пожалуйста.

Тюбик поставил весьма художественную закорючку, потрепал меня по голове и поспешил к своему мальчику 54 3500.

Я принёс журнал обратно, и никто даже не спросил, куда я с ним бегал.

Каково же было моё удивление, когда, придя домой, я обнаружил в портфеле вместо собственного портрета Марусин! Но и я не стал допытываться, как это вышло.

Чемпионат по пионерболу

В конце третьего класса у нас состоялось большое спортивное событие – чемпионат по пионерболу с соседней школой. Бочка объявил нам за две недели.

По условиям договорённости с физруком дружественной школы, игрокам на момент чемпионата должно было исполниться не более тринадцати лет.

Бочка незамедлительно приступил к отбору лучших. А я с самого начала знал, что буду в команде. Потому что такой подачи, как у меня, ни у кого нет. Называется она по-умному планер, а по-простому – неберучка. Слегка подкрученная, над самой сеткой, с изменчивой траекторией полёта.

Подавать научил меня папа. Когда мы только начали в этом году играть в пионербол, я вообще не мог перекинуть мяч через сетку. Физра стояла третьим уроком, и Бочка величал меня то князем Криворукиным, то графом Недолетайко.

Я однажды рассказал об этом папе, и мы тут же отправились во двор тренироваться. Был тёмный морозный вечер, руки у меня быстро окоченели, но оказалось, что для подачи-неберучки это самое оно.

Других элементов игры я, правда, так и не освоил. Если даже мяч летит мне прямо в руки, всё равно проскальзывает, как через баскетбольную корзину. Но я прячусь за спины тех, кто впереди, или встаю под сетку, и ловить ничего не приходится.

Помню, как Бочка подозвал меня после урока.

– Так, Куликов, тренируй подачу. Много и упорно. Я на тебя рассчитываю.