Костя в школе. Началка

А я уже стоял за лицевой и твердил своё заклинание: «Сейчас или никогда, здесь или нигде», но при этом ясно чувствовал: нет, не сейчас и не здесь.

Свисток. Подача. Аут.

– Да что ж ты будешь делать! – Бочка хлопнул себя по лбу так, что мне отозвалось в затылок.

– Вот, – возликовал Васильич. – Видите? Я же говорил!

24:22. Первый матчбол.

Подачу мы взяли, последняя надежда на Колю. А он неожиданно отдал пас, и наша девочка выиграла очко.

24:23.

Наша подача. «Вот бы эйс», – подумал я, и, наверное, не я один. Но эйса не получилось, каланча сам поймал мяч, и мы, честно признаться, опустили руки. А тот перекинул его совершенно обычным образом. Никто из наших не ждал такого поворота. А я как раз вылез из-под сетки, чтоб не получить гвоздь в макушку. Так вот, мяч медленно летел мне в руки. Ещё немного, и я бы остановил его взглядом. Но пришлось ловить. И я, свернувшись вокруг него калачиком, упал на землю, да так и залёг.

– Куликов, вставай! – шепнул Коля.

А я боялся встать, чтоб не выронить мяч.

– Ку-ли-ков, Ку-ли-ков, – завопили трибуны.

Я кое-как поднялся. Да, ничто не мешало мне применить неберучку. Но тогда состязание вежливости можно было бы считать оконченным, и на следующем розыгрыше мы получили бы гвоздь. Поэтому я сказал:

– Коля, пасую тебе.

Коля не без труда поймал мой пас, со страху тут же перекинул соперникам, и те не успели сориентироваться.

Трибуны взревели. На сей раз Васильич ударил себя по лбу. А Бочкино громоподобное «Вперё-ёд!» спугнуло стаю голубей с соседней крыши.

24:24. Наша подача.

Первый длинный розыгрыш. Туда-сюда, туда-сюда. Взмылились все. Я стоял под сеткой, превратившись в зрителя, и всё равно вспотел от волнения. Дамы начали взвизгивать при каждой передаче. Судья на вышке уставился в одну точку, далёкую от площадки. Наконец мяч завис на сетке, покачался и свалился мне на голову, а с головы в руки.

– Да ничего, – махнул рукой Васильич, – это не считается. Продолжаем игру.

– Нет, – сказал Бочка, – двойное касание есть двойное касание. Куликов, отдай мяч.

Я охотно повиновался.

Судья спросил счёт у игроков и объявил:

– 25:24.

Но для победы нужен был разрыв в два очка. Игра продолжилась. У соперников очередной матчбол.

Слабый свисток, подача. Мяч снова застрял на сетке. И, хорошенько поразмыслив, скатился на чужую сторону и уже под сеткой переправился к нам.

Судья молчал. Вместо него счёт объявил Бочка:

– Ровно. 25:25.

– Ура! – закричал кто-то из зрителей, и я узнал голос Вергилии. – Победила дружба!

– Ура! – поддержал кто-то, а потом ещё кто-то.

Я кивнул Коле, и тот мощным ударом ноги отправил мяч за забор. Никитка порвал плакат. И мы все стали пожимать друг другу руки, обниматься и плакать. Каланча обнялся с Бочкой, остальным было неловко утыкаться ему в живот. Маруся вдруг оказалась рядом и смотрела на меня во все глаза, а я на неё. О большем я и не мечтал. Нет, правда, разве мог я вообразить такой матч, такой невероятный сценарий…

Как же сладко мне засыпалось в тот день, с каким восторгом перебирал я в памяти все повороты событий: вот я пошёл за новым мячом – привёл Вергилию – дылдометр не стал забивать – я отдал пас Коле – Вергилия остановила игру… А потом ещё Никифор Ильич пообещал мне пятёрку по физкультуре до конца учёбы. Но я отказался в пользу Вергилии, которой всегда крепко от него доставалось.

– Это невозможно, – сказал Бочка, – максимум четвёрка.

– Хорошо, – согласился я.

И тут же по строжайшему секрету обрадовал Вергилию, а та не удержалась – поделилась с Марусей. И я получил дополнительную порцию восхищённых взглядов.

Но когда я всё-таки уснул, сон мне привиделся просто кошмарный.

– Верни мяч, Васильич, – просит Бочка, а тот пятится, прижимая его к себе.

Бочка вырывает мяч и бросает мне.

– Куликов, подавай!

Я подаю, соперники нарочно не ловят, судья свистит, Васильич бросается на Бочку с кулаками, Коля трясёт вышку с судьёй, дамы на трибунах визжат, начинается потасовка, кто-то заламывает мне правую руку…

Я очнулся от боли в руке и долго не мог сообразить, какой из вариантов всамделишный. «Нет, на самом деле всё было хорошо, – успокоился я наконец, – потому что так хорошо даже во сне не бывает».

Премьера

В середине сентября на уроке литературы в класс заглянула директорская секретарша и попросила Никиту зайти на перемене к директору. Я, само собой, отправился его проводить и поддержать. Директор у нас вообще-то не страшный – небольшого роста, с аккуратными усиками, любит пошутить и посмеяться, но от шуток до серьёза у него, как от любви до ненависти, один шаг, а то и вовсе не различишь. И в серьёзе он очень внушителен: взгляд, голос такие, что остаётся только молчать и кивать. Никто из нас не видел его в гневе, но ходят слухи, что он становится подобен извергающемуся вулкану. Собственно, нам об этом поведал сам Коля Жариков. А ещё он рассказал, что перед взрывом директор молчит и смотрит стеклянным взглядом, и ничто не предвещает, а потом ка-ак… В общем, даже во время Колиного рассказа нам становилось жутковато.