Читаем Костюм супергероя. Идентичность и маскировка в жизни и вымысле полностью

Будучи отражением его чувства стыда за все человеческое, «лицо» Роршаха не имеет определенных черт. Оно — как тест с чернильным пятном, который используют психиатры, чтобы уловить подсознательные желания и намерения человека, и от которого Роршах получил свое имя. У пятна Роршаха нет своего значения. Значение на него проецирует тот, кто на него смотрит. Так же и маска Роршаха призвана быть отражением смотрящего — «пустотой, на которую другие проецируют свои страхи» (Thompson 2005: 107). Томпсон считает, что эта маска говорит кое-что и о супергеройском жанре в целом, а именно — что «герои из комиксов суть проекции читательских фантазий» (Ibid.).

Обезличивая себя, Роршах стремится к полной анонимности. Пережив в детском возрасте оскорбления и травлю, он должен теперь создать такую дистанцию между собой и ему подобными, которая сделает его Другим. Способность маски растормаживать того, кто ее носит, Майкл Купер объясняет «снижением идентифицируемости», уменьшающим «вероятность того, что [его] будут судить, стыдить, высмеивать, охаивать или как-то еще наказывать за его поведение» (Cooper 1999: 20). Анонимность Роршаха словно защищает его от жестокостей, которые он испытал в прошлом, и от гонений в настоящем — теперь, когда его действия незаконны.

Когда персонажи супергеройских историй пытаются раскрыть личность главного героя, они делают это потому, что хорошо знают, какова истинная сила маски. Для Роршаха, когда его наконец арестовывают и сажают в тюрьму, маска, — очевидно, последняя линия обороны. Загнав в угол дерзкого «народного мстителя», полиция хочет одного — «сорвать с него маску!», поскольку знает, что это мгновенно ослабит его. Роршах, чье гражданское лицо не было открыто читателю до его разоблачения, внезапно нейтрализован. Антигерой, сила которого отчасти обеспечена двойственностью скрытого под маской лица, сведен к бессильному «нолику». Желание офицера разоблачить его объясняется тем, что, пока маска скрывает его лицо, Роршах остается угрозой и — свободным человеком. Арест будет считаться произведенным лишь тогда, когда осуществится разоблачение — жест, эквивалентный надеванию наручников на захватившего заложников преступника.

Купер далее утверждает, что маска может служить «вместилищем» для «„я“, представляющего опасность» (Ibid.: 24). Роршах проводит границу между собой и другими не только для того, чтобы защититься от них, но и для того, чтобы защитить их от себя. Когда он становится свидетелем насилия и «самообмана» ближнего, ему самому «стыдно» (глава 6, с. 10), словно он не меньше, чем остальные представители рода человеческого, ответствен за жестокость, которую они причиняют друг другу.

Жестокость же самого Ковача отграничена от жестокости человеческого поведения — уже в детстве, когда его назвали «грязным зверенышем» и «бешеной собакой», после того как он набросился на своего притеснителя (глава 6, с. 7). Позднее, дегуманизированный собственной маской, он совершает множество еще более жестоких актов насилия во имя вигилантской справедливости. По-видимому, Ковач понимает (возможно, неким парадоксальным образом), что его маска дегуманизирует его и при этом дозволяет такую жестокость, которая в свое время и заставила его отвернуться от человечества.

Еще более сильное безразличие к человечеству демонстрирует Доктор Манхэттен, который начинает жить как человек, но после ядерной аварии продолжает существовать в виде частиц, рассеянных во времени и пространстве. Вскоре после этого происшествия государство выдает ему костюм и эмблему. Он отказывается от маски и эмблемы, предпочитая ограничиться костюмом. Но по ходу действия он разочаровывается в ценностях своих кураторов и постепенно его костюм сходит на нет. Когда он берет контроль над своей идентичностью, он по частям отказывается от выданного государством костюма, что иллюстрирует его освобождение. В конце концов его понимание Вселенной и всего, что в ней есть, достигает той точки, когда он воспринимает все на атомарном уровне. Как атомы, все теряет значение, включая и человеческую жизнь, которую он теперь считает «скоротечной и суетной» (глава 9, с. 17). В своем постчеловеческом состоянии он не нуждается в одежде, этих ненужных покровах обреченной культуры, — и выбирает состояние абсолютной наготы.

<p>Маски без людей</p>

Многие костюмы из тех, что появляются в «Хранителях», сначала предстают перед нами в виде пустых сосудов — без тел героев, когда-то в них одетых. В первой главе Роршах обнаруживает костюм недавно убитого Комедианта безвольно висящим на крючке в потайном отсеке гардероба. Он раскладывает костюм на полу, словно прощаясь с безжизненным телом. Прорези маски указывают на расположение глаз, носа и рта, словно лицо все еще частично присутствует. Обувь сохраняет форму, как будто все еще надета.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека журнала «Теория моды»

Модный Лондон. Одежда и современный мегаполис
Модный Лондон. Одежда и современный мегаполис

Монография выдающегося историка моды, профессора Эдинбургского университета Кристофера Бруарда «Модный Лондон. Одежда и современный мегаполис» представляет собой исследование модной географии Лондона, истории его отдельных районов, модных типов (денди и актриса, тедди-бой и студент) и магазинов. Автор исходит из положения, что рождение и развитие моды невозможно без города, и выстраивает свой анализ на примере Лондона, который стал площадкой для формирования дендистского стиля и пережил стремительный индустриальный рост в XIX веке, в том числе в производстве одежды. В XX веке именно Лондон превратился в настоящую субкультурную Мекку, что окончательно утвердило его в качестве одной из важнейших мировых столиц моды наряду с Парижем, Миланом и Нью-Йорком.

Кристофер Бруард

Документальная литература / Прочая документальная литература / Документальное
Мужчина и женщина: Тело, мода, культура. СССР - оттепель
Мужчина и женщина: Тело, мода, культура. СССР - оттепель

Исследование доктора исторических наук Наталии Лебиной посвящено гендерному фону хрущевских реформ, то есть взаимоотношениям мужчин и женщин в период частичного разрушения тоталитарных моделей брачно-семейных отношений, отцовства и материнства, сексуального поведения. В центре внимания – пересечения интимной и публичной сферы: как директивы власти сочетались с кинематографом и литературой в своем воздействии на частную жизнь, почему и когда повседневность с готовностью откликалась на законодательные инициативы, как язык реагировал на социальные изменения, наконец, что такое феномен свободы, одобренной сверху и возникшей на фоне этакратической модели устройства жизни.

Наталия Борисовна Лебина

Документальная литература / Публицистика / Прочая документальная литература / Документальное

Похожие книги