Ковыряясь в мертвой лягушке. Мастер-классы от королей комедийной поп-культуры

Част росла в Бруклине, в районе Флэтбуш в середине 1950–60-х годов. В возрасте пяти лет она начала рисовать. Ее первый оригинальный комикс был о двух человекоподобных птицах и назывался «Джэки и Блэки», но в то время ей не приходило в голову, что она может зарабатывать, рисуя комиксы и карикатуры. Тем не менее спустя несколько месяцев после выпуска из Школы дизайна Род-Айленда, где она училась вместе с будущими участниками группы Talking Heads, Част уже начала публиковать свои работы в журналах Christopher Street и The Village Voice. Через несколько лет, когда ей еще не было и 30, ее пригласили присоединиться к приблизительно сорока другим карикатуристам «Нью-Йоркера» в качестве фрилансера.

Сегодня Част живет со своим мужем, юмористическим писателем Биллом Франзеном, в Риджфилде, штат Коннектикут, где она продолжает писать и иллюстрировать свои карикатуры. Среди ее книг: «Алфавит от А до Ю, включая бонусную букву Я!» (The Alphabet from A to Y with Bonus Letter Z!), написанная в соавторстве со Стивом Мартином; «Теории всего» (Theories of Everything) – ретроспектива всей ее карьеры на 400 страницах, включающая предисловие редактора «Нью-Йоркера» Дэвида Ремника; и «Нельзя ли нам поговорить о чем-то более приятном?» (Can’t We Talk About Something More Pleasant?) – мемуары о смерти ее родителей.

Что для вас значил «Нью-Йоркер», когда вы росли в Бруклине в 1950–60-е годы?

Если честно, особенно ничего. «Нью-Йоркер» не был в центре моего внимания, когда я была ребенком, хотя мои родители и были на него подписаны. Я читала Highlights for Children[83]. И только в возрасте восьми или девяти лет я открыла для себя старых карикатуристов «Нью-Йоркера», таких как Чарльз Аддамс.

Мои родители были оба вовлечены в процесс моего образования. Мама была заместителем директора в Бруклинской начальной школе, а папа преподавал в старшей школе. Каждое лето мы уезжали из Бруклина в Итаку, штат Нью-Йорк, где находится Корнеллский университет, и снимали там жилье в домах, где в течение года жили студенты магистратуры, потому что это было дешево. Когда мои родители посещали лекции, они закидывали меня в библиотеку студенческого центра. Одна из секций не содержала ничего, кроме сборников карикатур. Я листала их, и меня просто переполняли эмоции.

Я особенно любила Чарльза Аддамса. Ничего смешнее я никогда не видела. Просто потрясающе. Я до сих пор их помню: «Съезд монстров» (Monster Rally), «Аддамсы и зло» (Addams and Evil), «Черная Мария» (Black Maria), «Выпотрошенные и четвертованные» (Drawn and Quartered).

Чем карикатуры Аддамса привлекали девятилетнего ребенка?

Во-первых, я их «понимала». Мне не были близки карикатуры «Нью-Йоркера», в которых, например, взрослые люди на коктейльных вечеринках говорили друг другу что-то остроумное. Они мне казались совершенной бессмыслицей. Я вообще понятия не имела, что такое коктейльная вечеринка.

Но шутки Аддамса я понимала. Это был извращенный, очень черный юмор. Но мне было смешно. К тому же на картинках были дети! Некоторые из них я никогда не забуду. На одной была изображена вся семья Аддамс, выливающая кипящее масло на рождественский хор у них под окнами. На другой дядя Фестер сигнализировал машине позади себя, чтобы та проезжала, несмотря на то что навстречу выехал грузовик. А еще на одной дядя Фестер смотрел фильм и улыбался во весь рот, в то время как все остальные плакали. Так много отличных карикатур! Дети, строящие у себя в комнатах гильотины. Совершенно неподобающее поведение.

Уолкотт Гиббс, который писал для «Нью-Йоркера», как-то сказал, что работа Аддамса была отрицанием всей духовной и физической эволюции человеческой расы. Возможно, мне это было близко.

Даже когда вам было девять лет?

Когда я была ребенком, я была просто помешана на всевозможных потусторонних, страшных, мрачных штуках. Меня завораживали медицинские аномалии и странные болезни. Сестра моей мамы была медсестрой, поэтому у нас всегда под рукой был медицинский справочник. Я не особенно понимала, что там было написано, но я понимала симптомы. Даже малейшая возможность, что у меня была проказа, или столбняк, или гангрена, казалась манящей и ужасающей.

Мне до сих пор крайне интересны такие вещи. Прошлой ночью я смотрела невероятное медицинское шоу по ТВ, и… (Смеется.) Мне не стоит смеяться, потому что это совсем не смешно, но там рассказывали о женщине, которая стала серебряной.