Ковыряясь в мертвой лягушке. Мастер-классы от королей комедийной поп-культуры

Было немного вариантов, где печататься. Когда я только начинала продавать свои карикатуры, в основном я приносила их в Village Voice и National Lampoon. Как-то раз мне дали задание сделать иллюстрацию для Voice о телесных наказаниях в школе. Я нарисовала женщину-учителя, стоящую на письменном столе в кожаном БДСМ-наряде с плеткой в руке. Наверное, мне казалось это смешным. Другим людям так не показалось. «Золотой век карикатуры», как его называл Сэм Гросс, к тому времени уже закончился. Раньше все мужчины-карикатуристы (а они почти все были мужчинами) собирали свои работы в портфолио каждую неделю. Сначала они шли в «Нью-Йоркер», потому что он был в верхушке иерархии. Затем все непроданные карикатуры несли редакторам следующего, более низкого уровня, например в Saturday Evening Post, или Ladies’ Home Journal, или McCall’s. Они делали обход всех изданий до самого конца списка, до самого дна, возможно, даже шли в [порнографический мужской журнал] Gent.

Все это уже закончилось, когда я начала презентовать свои карикатуры журналам. Прежде всего, осталось очень мало журналов, публикующих карикатуры. Их стало намного сложнее где-то разместить. По сути, были только Нью-Йоркер и National Lampoon. Еще был Playboy, но его не было в моем списке.

Вы всегда сами писали для своих карикатур? Или вам помогали гэгмены?

Нет, я всегда писала сама. Гэгмены были более популярны в прошлом. Традиция, в которой гэгмен (автор гэга) продает идеи карикатур художникам, начала умирать в 1960-е. Я даже не знала, что была такая вещь, как гэгмен, пока не стала карикатуристом. Многие знаменитые карикатуристы пользовались их услугами, например Питер Арно, Джордж Прайс… Даже Чарльз Аддамс иногда покупал гэги, что меня прямо-таки испугало.

Когда я только начинала, возможно, в первые 7–8 лет, я периодически получала пакеты от гэгменов. И это было так странно. Приходили конверты, и я думала: «Ну вот опя-ять».

Я знала, что все эти люди просто идут по списку имен карикатуристов, и где-то среди них было мое имя. Гэги всегда были очень традиционными и в целом довольно отстойными. «Два парня стоят разговаривают в баре», и затем следовал банальный панчлайн, который ты до этого слышал уже 80 раз. Было очевидно, что раньше они ни одной моей карикатуры не видели.

Кем именно были гэгмены? Они делали это забавы ради или действительно таким образом зарабатывали на жизнь?

Понятия не имею. Не думаю, что это были молодые люди, потому что не могу представить, чтобы молодой человек стал таким заниматься. Я всегда себе представляла их мужчинами средних лет, живущими в маленьких квартирках в печальных мрачных городах. Даже конверты, в которых приходили гэги, были печальными: измятыми и пожелтевшими, подписанными от руки самым печальным почерком.

К моменту, когда я попала в «Нью-Йоркер», почти все писали собственные гэги. Возможно, кто-то из старожилов все еще покупал гэги. Когда «Нью-Йоркер» только появился, примерно в течение первых 20 лет, подписи к карикатурам редко писали сами карикатуристы. В 1960-е баланс начал смещаться в сторону художника и писателя в одном лице.

Сколько вам было лет, когда вы продали свою первую карикатуру в «Нью-Йоркер»?

Мне было 23. К концу первого года мы заключили контракт на фриланс. Я думаю, большую роль в этом сыграло то, что я оказалась в нужное время в нужном месте. Возможно, журнал хотел охватить более молодую аудиторию. Художественным редактором тогда был Ли Лоренц. Я всегда буду ему за это благодарна.

Казалось ли вам, что «Нью-Йоркер»хотел привлечь андеграундных карикатуристов, чтобы привнести в журнал их чувство смешного?

Нет, не думаю, что именно андеграундных. У меня тогда совсем не было такого ощущения. Но, возможно, они хотели быть открытыми для более молодых людей и их чувства юмора.

Требования к карикатурам становились менее жесткими, более свободными. Больше не было шуток про каннибалов. Было меньше карикатур про коктейльные вечеринки. Никаких бомжей или алкоголиков. Или, по крайней мере, если они были темой карикатуры, карикатурист должен был по-другому о них говорить. Многие темы перестали считаться смешными.

Как вы думаете, помогло ли вам то, что вы были женщиной? В то время в «Нью-Йоркере»было не много женщин.