Ковыряясь в мертвой лягушке. Мастер-классы от королей комедийной поп-культуры

Когда я создаю комиксы, я не думаю о таких вещах, как кинематографичность. У комиксов свой собственный ритм – в них это главное. Их оживляет особый такт повествования.

Взгляните на «Мелочь пузатую». У каждого комикса Чарльза Шульца была идеальная структура. Это всегда работало. Роберт Крамб тоже обладал эти талантом, как и Харви Курцман (первый главный редактор Mad).

Если и правда хотите стать успешным карикатуристом, нужно делать больше, чем просто создавать классные зрительные приколы (в оригинале eyeball kicks).

Что значит зрительные приколы?

Если ты рисуешь очень детализированное замороченное изображение и тебя заботит только то, как оно выглядит на странице, тогда оно не рассказывает историю в форме комикса. Это просто серия офигенских картинок.

Как научиться создавать подходящий для комикса ритм?

Нужно учиться этому, пока ритм не будет у тебя в голове. Нельзя слишком усложнять, потому что в таком случае комикс становится перегруженным и тупым. Он должен идти к завершению без каких-либо усилий.

И то же самое верно для переработки комикса. Нельзя слишком долго над чем-то сидеть. Если дело не движется, просто начинай все заново.

Это правда, что в конце концов каждому карикатуристу нужно разработать свой собственный ритм и свою собственную реальность.

Как вам удалось запечатлеть свою собственную реальность?

Мне необходимо извлечь сущность всех элементов и затем воссоздать их самостоятельно. Раньше у карикатуристов был «справочная папка», в которой хранились опорные изображения всех вообразимых вещей: машин, радиоприемников, лодок, зданий. Но я не хотел бы чем-то таким пользоваться. Для меня намного эффективнее помнить, как что-то выглядит.

Например, если бы я хотел нарисовать «Старбакс», я бы мог сделать фото, а затем его обвести. Но я хочу, чтобы этот «Старбакс» был моим внутренним впечатлением того, как выглядит этот мир. Это добавляет ценности таким вещам. Возможно, получится неидеально, но и мертвым этот рисунок не будет.

В ваших комиксах часто появляется одна конкретная парадигма: дети средних лет, живущие со своими пожилыми родителями. Что вас интересует в этих взаимоотношениях?

В детстве я много времени проводил с такими пожилыми родителями. Меня, по сути, вырастили мои бабушка и дедушка.

Мой дед Джейс Кейт был академиком Чикагского университета, и у него было много интересных друзей. Его соседом был Энрико Ферми, который помог создать атомную бомбу. Он дружил с Солом Беллоу и Норманом Маклином, автором романа «Там, где течет река» (A River Runs Through It).

Вечером могли постучать в дверь, и на пороге оказывался профессор – друг моего дедушки. И они сидели бог знает до какого часа. До двух часов ночи? И просто разговаривали.

Как вы думаете, такое детство повлияло на вас как на писателя?

Мне определенно не вредило слушать, как два эти блестящих ума бесконечно друг с другом разговаривают, час за часом. Помимо того, мой дедушка был очень, очень смешным человеком, он очень ото всех отличался. Он родился в крохотном городке в Техасе и каким-то образом сделал себя профессором истории мирового уровня. У него было обаяние простака из глухомани, и он пользовался этим, чтобы обезоруживать людей. Каждый год в университете он исполнял серию скетчей под названием «Бунтари». Он сам писал и выступал в университетских пародиях. Я их обожал ребенком.

А моя мама была механиком. В моей жизни присутствовала эта дихотомия. Мой отчим был гонщиком и умер в аварии в Элкхарт Лейк, штат Индиана, когда мне было лет пять. Я гарантирую, что сегодня эта авария была бы мелочью – он бы выбрался из машины в полном порядке. Но тогда у машин еще не было правильных накладок на каркас безопасности.

Я навсегда запомнил детали аварии. Думаю, это дало мне представление о том, что все мы смертны, благодаря которому я с очень раннего возраста знал, что все может стать очень плохо очень быстро. Мое первое воспоминание – чувство тревоги.

Вы постоянно думали о смерти?

Да, и, в частности, я был помешан на деле об убийстве, совершенном Леопольдом и Лебом. Я вырос неподалеку от места, где было совершено убийство. Они ходили в мою школу (конечно же, за 60 лет до меня), но эта история не давала мне покоя все время, пока я был подростком. И до сих пор не дает покоя.

Почему?

Они совершили ужасную вещь, и все, что им оставалось делать после этого, – это сидеть и ждать, пока власти их найдут. Я никогда не забуду это чувство: твой приговор приближается, и ты ничего не можешь с этим сделать.

Похоже, вы очень ясно помните свое детство.