Кожа, в которой мы прячем правду (СИ)

Багрянец и пепел, хриплый тяжёлый вздох… лицо Горантира, залившееся краской, его шалые глаза в обрамлении повлажневших от боли ресниц…

Следующую кинжальную ласку Брелина встретила уже иначе — холодный огонь, лизнувший её под грудью, лишь распалял, но не ранил по-настоящему. Яркое, опьяняющее ощущение собственного присутствия, воссуществования, преображения разливалось волнами по телу, наполняло каждую клеточку и отражалось, истинно драгоценное, в Горантире.

Рун, лёгкий, и ловкий, и соблазнительный, как даэдрот, священнодействовал, нанося и почти сразу залечивая эти зеркальные раны, а Брелина дрожала и плавилась под его руками. Никогда прежде она не чувствовала себя настолько собой, никогда и не подозревала даже, что можно чувствовать так полно, так хлёстко, так сокрушительно!

Жадно хватая ртом воздух, Брелина переплетала их с Горантиром измазанные багряным пальцы, и эта и без того общая кровь — древняя, благословенная — наново смешивалась на их руках.

Они и не поняли даже, как так получилось, что Рун оказался зажат между ними, и Горантир брал его, смеющегося, сзади, — в жгут скрутил волосы, чтобы открыть для поцелуев шею, и утыкался, щекоча прерывистым хриплым дыханием, в трогательно-короткие завитки у затылка… — а Брелина, влажная до отчаяния, ошеломлённая и призывно раскрытая, принимала Руна в себя, выстанывая то похвалы, то бессвязные просьбы.

То время давно прошло, и Брелина, оказавшись в Винтерхолде, успела с ним распрощаться: её брат был мёртв, и Рунидил, скорее всего, тоже — а вот белый гуар оказался призван к покорности.

Закрывая глаза, Брелина по-прежнему видела Горантира в крови, и всё же теперь он выглядел совершенно иначе, чем в том злополучном кошмаре.

Перед её мысленным взором брат был отчаянно жив, и радостен, и красив кипучими молодостью и страстью — все свои раны он принял сам, и кровь, своя и чужая, мешаясь, ликующе пела о счастье.

Брат и сейчас был жив — пока Брелина дышала, встречала каждый новый рассвет и, несмотря ни на что, помнила. Горантир жил в ней, вошёл в её кровь ещё до рождения — а потом утвердился в сердце за те безработные и счастливые годы, что они с сестрой делили на двоих. Ближе него у Брелины никого и никогда не было…

Прибытие талморского пса не должно её так тревожить, верно? Прикрытие безукоризненно, и… как там данмеры говорят?

Я не из тех рабов, что умирают.

========== Часть третья: Кровь, которая отверзает двери ==========

I.

В Коллегии её знали как “Брелину Марион”, и Ринналу это устраивало. Фальшивое имя стояло на страже её секретов; оно было дверью, к которой никто не пытался найти ключа — зачем, если видишь только глухую стену?

Жизнь Ринналы Карудил была куда длиннее и насыщеннее, чем у Брелины Марион, появившейся на свет в возрасте тридцати восьми лет — пригоршней строчек в поддельных документах. Впрочем, обе они — и горящая местью Риннала, и рассудительная, терпеливая Брелина — прежде и помыслить не могли, что им доведётся оседлать дракона…

Пожалуй, и к лучшему, что они до последнего не представляли ни то, что этот полёт состоится, ни то, как именно он пройдёт.

Всё началось обманчиво безобидно: Драконорожденная вернулась к Риннале и её… любовнику в Хьялмарк и охотно согласилась разделить с ними трапезу. Тёплая, домашняя встреча старых приятелей — если забыть, что одна из них прилетела верхом на драконе, а двое других прятали живых мертвецов в дровяном сарае, и все трое обменивались завуалированными угрозами.

Риннала не обольщалась: знала, что если “Анкано” и Мэва схлестнутся не на словах, а на деле, то от неё, попавшей меж двух огней, мокрого места не останется. Но пока они всё ещё нужны друг другу, пока у них есть общий враг и общая цель, можно… если и не “чувствовать себя в безопасности”, то хотя бы “не жить в вечном страхе”.

Вкусив надежду, вернуться к прежней мышиной жизни Риннала уже не сумела бы — и, чтобы достигнуть желаемого, готова была даже низвести себя до кухарки.

В юности она и представить себе не могла, что когда-нибудь ей придётся не только жить в чужой стране и под фальшивым именем, но ещё и заниматься домоводством. Никому тогда и в голову не пришло учить Ринналу готовить; с натяжкой, как родственное занятие, можно было припомнить разве что алхимические опыты — но и только.

Впрочем, у орлов не рождаются голуби — а чего у родни Ринналы было не отнять, так это умения приспосабливаться, не прогибаясь и не ломаясь. Сама она с готовностью приобретала новые навыки и не видела в этом ничего зазорного. Училась алхимии, хотя очень многие альтмерские чародеи считали “зельеварение” низким ремеслом, далёким от подлинного магического искусства. Училась не игнорировать, но фильтровать такое вот бесценное мнение. Училась учиться — и выживать.

У орлов не рождаются голуби… По части алхимии мама была редкой искусницей и, в отличие от дядюшки, репутации отравительницы за ней не закрепилось — Моргия Карудил подавала себя иначе. Риннала многое у неё почерпнула и продолжала черпать даже сейчас, две сотни лет спустя, — и, конечно, не только в “зельеварении”.