Когда из разрозненных элементов рождается целое, которое обладает свойствами, не присущими ни одной из его частей, тогда и творится подлинная алхимия.
Из тинктурированного терпения, кристаллизованной страсти и сублимированного возмездия Риннала намеревалась создать крушение Талмора — и если для этого придётся запачкать руки, то так тому и быть.
Мэва вернулась в Хьялмарк, увенчанная победой: зима отступила, и Пожиратель мира не уничтожит текущую кальпу — но это не значит, что Тамриэлю больше ничего не угрожает. И пока на огне томилась купленная в Морфале баранина, Риннала томилась грёзами о грядущей войне — и слушала о минувшем сражении с Алдуином.
“Анкано”, ещё один эльф-изгнанник с фальшивым именем, держался неподалёку, и взгляды, которые он бросал на Мэву, имели такие плотность и вес, что их, казалось, можно было ловить руками. Впрочем, та отвечала ему под стать, рассматривала талморца-ренегата пристально, вязко… Быть может, её смущали тёмные, коротко остриженные волосы, к которым Риннала уже притерпелась?
Так или иначе, а Мэва была отличной рассказчицей. По-нордски обстоятельная, Драконорожденная говорила по делу, но не жалела красок, а образность её речей не затуманивала их смысла — хотя иногда она напускала тумана нарочно, отказываясь делиться правдой.
— …Тогда я отторгла себя от мира живых и смогла оказаться в Совнгарде, — рассказывала Мэва, и Риннале, ведомой её глубоким и звучным, почти сверхъестественно притягательным голосом, только и оставалось гадать: что это было? Как такое возможно — при жизни “отторгнуться от мира”? Чем оно было — её отторжение?
Риннала чувствовала: в Мэве что-то переменилось, но если спросишь её, то не получишь ответа. Поэтому они с “Анкано” не спрашивали, не перебивали и истолковывали её рассказы, как герменевты — трактаты альдмери об Аури-Эле.
Истина ускользала сквозь пальцы, но когда Драконорожденная повергла Алдуина, пришло время садиться за стол: мясо было готово.
Ели в молчании и с аппетитом: барашек с тушёной капустой удался на славу. Риннала расслабилась, от жара очага и тяжёлой северной еды её разморило, но Мэва, расправившись с мясом и — практически в одиночку — с миской отварной картошки, вытерла губы, блестящие от мясного сока, и сразу перешла к делу.
— Риннала Ремансдоттир, — позвала она на нордский манер, — скажи-ка мне вот что. Удалось ли тебе сохранить какие-нибудь фёстхолдские регалии? Что-нибудь, что поможет доказать твоё происхождение?
Вопрос был разумный и не то чтобы неожиданный, учитывая, что происхождение Ринналы было для них casus belli. Конечно, существовали заклинания и ритуалы, способные подтвердить правдивость её слов, но зримое, осязаемое доказательство пришлось бы кстати, и Мэва это понимала.
— Королевские венцы моих родителей… — ответила ей Риннала; слова горчили во рту, перебивали послевкусие мяса, и вязли на языке. — Немного фамильных драгоценностей, — “То, что не было продано или обменено на спокойную жизнь…” — и кое-что ещё: предметы, что смогут подкрепить мои притязания.
Мэва нахмурилась, недоверие проступило у неё на лице. Понятно, почему: из Винтерхолда в Морфал они с “Брелиной Марион” путешествовали налегке, и спрятать среди их вещей королевские венцы, фамильные драгоценности и “кое-что ещё” вряд ли бы вышло.
Риннала была чародейкой, а не вьючным мулом; когда она потеряла брата, пришлось пойти на уступки — убрать родовую гордость в ларец и оставить в чужих руках… во всех смыслах.
— Сейчас они в Вэйресте, — пояснила она, — все эти предметы… Я оставила их под надзором банкира, у которого был кровный долг перед моей матерью. Сегодня тем банком управляет его правнучка, но у таких людей долгая память. Они вернут всё, когда придёт время.
— И ты не боишься, что с твоими вещами что-то случится?
“Я боюсь слишком многого, чтобы размениваться на такие мелочи”, — подумала Риннала, но вслух произнесла, конечно, другое.
— Ларец, в котором они хранятся — ещё одна карудильская реликвия. Открыть его может лишь тот, в ком течёт наша кровь.
“Анкано”, из последних сил не вмешивавшийся в беседу, чуть слышно хмыкнул. Риннала понимала его недоверие: конечно, всякий магический замок можно и выломать, не подбирая ключа, но за такое мало кто берётся, если чары настолько сильные и древние, как на карудильском ларце. Слишком велик риск уничтожить всё содержимое — кому от этого станет лучше?
Да и бретонские банкиры очень трепетно относятся к своей репутации.
— Удачно, — кивнула Мэва, принимая услышанное на веру; лицо её, сосредоточенное и полное решимости, казалось ещё красивее, чем обычно. — Нам не следует терять времени. Я попрошу Одавинга, и утром мы полетим в Вэйрест, возьмём всё, что нужно, а после решим, что делать дальше, — сказала она и чуть погодя, тоном, не подразумевающим возражений, добавила: — Анкано останется здесь, чтобы ко всему подготовиться.