Кожа, в которой мы прячем правду (СИ)

Смерть всматривалась в Ринналу холодными голубыми глазами. Немногое было им нужно, чтобы воссоединиться: резкий порыв ветра, заставший бы Мэву врасплох; пальцы, неловко скользнувшие по рукаву; треск истрепавшейся ткани… Да что угодно, любая небрежность, любая непросчитанная случайность — и вниз, вниз, вниз! Вниз, вниз так быстро, что кровь заструится из глаз, из ушей… так долго, что когда ты всё-таки разобьёшься, от тебя не останется даже мокрого места!..

Ничего не останется, кроме разбитых надежд и нарушенных обещаний, и некого будет винить, кроме самой себя. Кто, как не ты, пытался ими играть — древними чудовищами, облачёнными в смертную кожу? Кто, как не ты, лукавил и нарушал обещания?

Мэва была по-своему милосердна: ей ничего не стоило Ринналу убить, отплатив за обман — лишь разжать пальцы… Когда она догадалась? Как долго испытывала, надеясь, что ей признаются? Как сильно разочаровалась?

Обратный путь Риннала тоже запомнила урывками. В мыслях всплывало разрозненное, дурное — то, как Мэва усаживала её и закрепляла ларец, как крепко обхватывала руками и щекотала дыханием ухо.

— Не бойся, — шептала она по-драконьи гулко: так, что её слова, словно минуя все органы слуха, отпечатывались у Ринналы на сердце. — Не больше, чем необходимо, бойся… Ты утаила часть правды, но не успела нарушить клятвы. Помнишь тот день, когда ты мне назвала своё настоящее имя? Ты поклялась, ты кровью мне поклялась, что будешь верна. Что с помощью силы Магнуса станешь бороться за земли предков, а потом проследишь, чтобы все артефакты вернулись ко мне, как и было условлено. Помнишь такое, Риннала Ремансдоттир?

— Да, — отвечала она и плакала то ли от облегчения, то ли от боли. — Да, Мэва, дочь Сиггейра, я помню каждое слово. Кем бы он ни был, мой не-смертный союзник, чего бы он ни добивался, пользуясь тем, что сейчас мы хотим одного и того же… сколько бы раз ни вставало на горизонте солнце, я буду верна тебе — и своему слову.

Риннала не лукавила, когда давала эти обещания: лукавство сошло с неё, точно змеиная кожа, и оголило самую суть. Дочери Ремана Карудила не нужны были владычество над Тамриэлем и богоравная мощь. Она хотела только того, что ей и так по праву принадлежало: родную землю, избавленную от талморской заразы; шанса оплакать, по правилам похоронить родных — чтобы тянуться к ним хотя бы сквозь кенотафы, — и мирного неба над головой, мирного неба для всех, кто способен ценить красоту рассвета.

Разве это так дерзко, так недостойно? Быть молодой, полной смелости, злости, кипучей страсти — и не хотеть “просто быть”, выживать, клянчить крошки с чужого стола? Разве не каждый по праву рождения заслужил это — естественное, простое? Жить — в полную меру, а не вполсилы? Как мер… “человек”, да, или всё остальное… Как мер, а не как животное — жить?

Горечь сочилась из раны на сердце; Риннала — в отчаянии, в забытье… — плакала, и клялась, и горела гневом. Мир — блеклый, утративший плотность и вес, рассыпался под пальцами, и истончалась граница меж сном и явью. Риннала не могла понять, где заканчивалось одно и начиналось другое: она всё ещё была в небе, минуты, дроблёные метрономом драконьих крыльев, всё ещё пролетали мимо неё…

Но из мешанины образов и идей, из впечатлений, прожитых в эти страшные дни, проступила равнина… бескрайняя, белая, и было неясно — то снег или пепел?

Здесь Мэва встречала Ринналу, закованная в чешую, и по-змеиному улыбалась, когда говорила:

— Я верю тебе. Я видела это в огне, и руны смогли убедить меня: ты не пытаешься сломать то, что мне должно чинить. Я верю тебе, но не ему… Ты понимаешь, что верить ему — бесполезно? Он попытается нас обмануть, как только окрепнет. Перевернуть игральную доску, как пробовал уже не раз. Но пока он мне нужен, чтобы не дать Орлу пожрать то, что я уберегла от Дракона… Ты понимаешь, Риннала?

— Я понимаю, — кивала она, чувствуя странную, пьянящую власть, свободную — наконец-то! — от всякого страха. — Я не должна была скрывать, кто он такой. Но тебе я тоже не верила: я ведь отвыкла кому-то верить… Тогда всё было неправильно между нами: неравновесно и оттого — изломанно. Я клялась тебе и не отказываюсь от клятвы. Но и ты — пообещай, что не избавишься от меня на полдороге. Пообещай, что будешь лучше него, и твоя кровь станет для нас обеих залогом… Пообещай мне!

И синеглазая смерть — засмеялась.

Не проронив ни слова, она достала из-за пояса кинжал, разрезала себе ладонь и протянула Риннале, и та приникла губами к ране, слизывая проступившую кровь, и пила её так же старательно и жадно, как мечтала когда-то испить и Мэву.

— Я обещаю, что буду лучше него, — говорила она: женщина с драконьей душой, пойманной в клетку из человеческих рёбер. — Я обещаю, что не предам по прихоти. Я останусь ради тебя человеком столько, сколько потребуется… Что же, условились мы с тобой, Риннала Ремансдоттир?

— Условились. — Тыльной стороной ладони Риннала вытерла губы, липкие от крови, и улыбнулась. — Мною залог получен, и значит, клятва будет исполнена, — отозвалась, повторяя услышанные когда-то от Мэвы слова.