Кожа, в которой мы прячем правду (СИ)

— Вы спрашиваете, почему я ратую за эту войну? Почему мне мало победы над Алдуином? Почему не могу оставить Талмор в покое? Отторгнув себя от мира живых, я видела всё ясней, чем когда-либо, — рассказывала Мэва две с половиной недели спустя. Выступала перед стянувшимися в Вайтран дипломатами, она выглядела ещё величественней, чем обычно: нельзя было не ловить каждое её слово. — Представьте все времена и пространства как многоярусный торт… из тех, что бретонцы готовят на свадьбы. Каждый из ярусов — есть, существует здесь и сейчас. Но, как и с тортом, мы всегда можем установить их очерёдность: тот, что внизу, положен был раньше.

— И что в этой кондитерской метафоре — Алдуин? — спросил Фаренгар, маг вайтранского ярла, и Риннала знала: Мэва его и подучила.

— Иногда старые ярусы оседают под тяжестью новых, и они смешиваются, — сказала та словно бы non sequitur, — или же старые рассыпаются в пыль. Бывает и так: что-то вышибает опоры, что отделяют один ярус от другого, случайно или намеренно — и тогда весь торт может рухнуть. И Алдуин, и Талмор думают схоже: если сметут всё со стола — всё, даже саму смертность: великую жертвенность, подарившую миру сердце!.. — то смогут перекроить под себя и всё сущее. Но правда в том, что в конце их только нелепая груда теста: гибель всего и вся, которую мы обязаны предотвратить.

И пока Мэва созывала Тамриэль к бою, Риннала стояла с ней рядом, увенчанная короной Моргии Карудил — и улыбалась.

IV.

В Коллегии её знали как “Брелину Марион”, и Риннале стоило большого труда избавиться от этой маски. “Брелина” была милой, воспитанной девушкой; немного замкнутой, немного неловкой, немного слишком обычной для данмерки-телваннийки — такой, что на небольшие странности и просчёты окружающие охотно закрывали глаза.

Сейчас Риннале нужна была “королева Фёстхолда в изгнании”, яркая и хлёсткая; женщина, что, налаживая нужные связи, всех убеждала бы: ваши глаза должны быть открытыми! Не упустите выгоду, что сама плывёт в руки!

Вести об очередном конце света — это, конечно, хорошо, но недостаточно, чтобы вовлечь правителей Тамриэля в войну. Мэва умела звучать убедительно, и никто не осмеливался оспаривать или высмеивать её речи в открытую — кто-то ей верил, а кто-то просто боялся женщины, подчиняющей себе драконов и способной одним-единственным словом размазать тебя по стенке, — но этого было мало.

Политика — дама капризная, переменчивая, а мир уже который век лихорадит — так, что и Кристальная-как-закон не устояла. Сегодня даже владыки-меры предпочитают гнаться за сиюминутной выгодой, а не вкладываться в долгоиграющие проекты. Что уж тут говорить о краткоживущих людях? Они и в мирное время редко заглядывают дальше, чем на полвека вперёд.

Жаль, что их всех не получится потрясти, свесив с летящего дракона — это бы очень упростило переговоры! Но, к сожалению, ни завуалированными угрозами, ни вестями об очередном конце света, который случится “когда-нибудь не сейчас”, было не обойтись.

Мэва сама это понимала; всех, кто был ей чем-то обязан, и на кого легко оказалось влиять, она превращала в вербовщиков и глашатаев. Метафизические откровения не выигрывают войны. Чтобы собрать работающую коалицию, нужно было посулить всем союзникам конкретную прибыль, нужно было льстить, уговаривать, раздавать обещания и служить посредником — взвешивать, измерять и перераспределять территории, торговые льготы и династические союзы.

“Брелина Марион” здесь ничем не могла помочь, и потому её отправили на покой.

Время нельзя повернуть вспять или замкнуть в кольцо, но оно может сделать виток по спирали. Риннала Карудил возвращалась в этот мир, возвращала себе всё то, что ей и так по праву принадлежало — уже не как принцесса, но как королева.

Она рождалась заново, зная, что всякое рождение сопряжено с болью, и принимала её, как кровную сестру, покровительницу и возлюбленную.

Ради своего королевства Риннала готова была на самые удивительные союзы.

В юности она и представить себе не могла, что когда-нибудь ей придётся не только отвоёвывать у сородичей Фёстхолд, но и планировать вместе с небарра высадку на Саммерсет. Никому тогда и в голову не приходило, что мир переменится так стремительно и страшно — а то, что казалось незыблемым, покроется трещинами и распадётся на части.

Впрочем, у орлов не рождаются голуби — а чего у родни Ринналы было не отнять, так это умения приспосабливаться, не прогибаясь и не ломаясь. Кризис Обливиона потряс Острова, обрушил Кристальную-как-закон и внёс в умы и сердца страх и сумятицу — поднял на поверхность всю альтмерскую гниль и альтмерскую низость. Из черноты, из косности, из душевной порочности — они всегда были здесь, но в мирное время таились под лаком и позолотой… — восстало чудовище, что пожирало лучших своих детей и не испытывало после ни капельки сожаления.

Чудовище, что, подобно Алдуину, грозилось пожрать само время… и за эти амбиции, за бесстыдные альтмерскую тоску и альтмерскую дерзость, слившиеся в единое, целым народом разделённое безумие, Риннала была даже благодарна.