Кожа, в которой мы прячем правду (СИ)

Риннале хватало ума признать, что некоторые из этих реформ были как минимум эффективными. Но что толку? Теперь ничего не работало как надо… Крушение Талмора создало вакуум власти, и что с этим делать, было решительно непонятно.

Проблемы росли и множились, как телваннийские строительные грибы, а Риннале приходилось держать Большой Совет с такими же новоделанными монархами, как она сама, и как-то со всем этим разбираться.

Её консорт, конечно же, был надёжной опорой, но опорой… весьма специфической. “Анкано” на совесть устрашал её врагов: под конец войны он на весь Тамриэль прославился как чародей невероятной силы, в щепки разбивающий корабли и сминающий, точно бумагу, даже самые изощрённые магические барьеры. С королевой-небарра, за которой стоял такой король, никто не осмеливался враждовать в открытую, вот только помощи в восстановлении Фёстхолда от него дожидаться не приходилось.

Мер, незаменимый в дипломатических баталиях, сошёл со сцены. Он мог иногда поделиться полезным советом или метким наблюдением, у него были колоссальный опыт и удивительное чутьё, но Око стало для Маннимарко куда интереснее, чем политика.

Он забрал для себя злосчастную, изрядно потрёпанную Великую обсерваторию — с тех пор, как ещё во второй эре Ванус Галерион заложил первый камень ей в основание, её разрушали и перестраивали раз десять, а денег на новый ремонт пока что не находилось… — и запирался там, пускаясь в эксперименты, сути которых Риннала и не пыталась постичь.

Она бы, может, и опасалась, что в самом сердце Фёстхолда кто-то снова пытается подчинить себе Око Магнуса, — особенно если учесть, чем это закончилось для Винтерхолда, — но постоянно ловила себя на циничной мысли, что даже если полгорода взлетит на воздух, погоды это не сделает.

Да и тот Анкано был не чета её мужу, который если и устроит какую-нибудь взрывную магическую катастрофу, то уж никак не случайно… Глядя на него, давно переставшего красить и стричь волосы, Риннала нет-нет, а вспоминала предыдущего владельца этого тела. Им повезло, что настоящий Анкано, вздорный и неуживчивый, почти не поддерживал связи с семьёй, и у него никогда не было близких друзей.

Родственники были рады его возвышению, но слишком “Анкано” боялись и предусмотрительно держались на расстоянии. Риннала их понимала. Она и сама боялась — но всё равно приходила к нему почти каждую ночь и отдавалась со всей горячностью данмерских предков. Он отвечал ей под стать, словно не мог насытиться, словно боялся, что чувственное, по которому так истосковался за годы своей бесплотности, вот-вот ускользнёт сквозь пальцы…

Изобретательный, ненасытный отчаянный… Риннала забывала своё имя, — все свои имена! — когда он входил в неё, нетерпеливо-влажную, когда играл с ней, пальцами исторгая исполненные томления стоны, когда переполнял своей силой… и с каждой лаской, с каждым толчком начисто переписывал её память — вытравляя оттуда и прежних любовников, и очередные строительные подряды.

Утром, медитируя на какой-нибудь новый налоговый кодекс, Риннала привычно сокрушалась: жаль, что не каждую неприятность можно затрахать до полного исчезновения.

Внезапный визит Мэвы — и Одавинга, который, к счастью, не стал задерживаться, — показался настоящей отдушиной. Последние дни Ринналу невероятно вымотали, её постоянно мутило и клонило в сон — но Мэве до передела власти на Островах не было никакого дела, и рядом с ней можно было хотя бы на вечер расстаться с короной.

Риннала проводила гостью в свою студию. Мэва и сама выглядела так, будто что-то грызло её изнутри, и даже от сливового вина отказалась: вместо этого они пили жасминовый чай и играли в хнефатафл (3).

На втором чайнике и третьей партии, которую ей наконец удалось выиграть, Риннала решила воспользоваться моментом и задать вопрос, который очень давно её интересовал.

— Помнишь, ты сравнивала мироздание со свадебным тортом? А как это происходит, когда кальпы, ярусы… смешиваются?

— По-разному, — Мэва задумалась, подбирая подходящую аналогию, и наконец сказала: — Бывает и так… Представь, что ярус — игральная доска, и она рушится, промерзает насквозь. Миры наслаиваются один на другой, и фишки от тафла, чтобы спастись, рвутся на доску для нард.

— И что дальше?

— А дальше… Или играть в нарды, забыв что эти фишки когда-то были предназначены для другого, или пытаться устроить партию в тафл — на доске, которая под другое расчерчена. Так и произошло, когда пятьсот Соратников прибыли из Атморы. Исмаалитхакс дал уничтожить себя Исграмору, но многие из его сородичей решили иначе. Некоторые из джилл, согласившиеся чинить минуты, и дрейки, доставившие так много бед отцу… Спасибо тебе, Риннала Ремансдоттир, — неожиданно сказала она.

— За что?