Козлоногий Бог

Хью протянул руку и Джелкс передал ему кадило. Это была та вещь, с которой неопытному человеку было сложно управиться, и Мона, ожидавшая увидеть, как раскаленные угли разлетятся по всему святилищу, отметила, что Хью обращается с ним со спокойствием, присущим настоящему эксперту; не было слышно никакого лязга металла, когда он раскачивал кадило уверенными движениями руки; капризные цепи не сплетались в клубок и не путались. Стоя перед кубическим алтарем, он окуривал его должным образом, и цепи кадила издавали мелодичный звон при каждом его возвращении. Пять взмахов влево и пять вправо вместо предписанных церковью трех, утверждавших триединство, ибо, согласно учению каббалистов, пять было числом человека, а десять числом Земли. Ровно десять мелодичных и точных, словно бой часов, звуков раздалось в тенистом полумраке.

Закончив с этим, он беспомощно посмотрел на Джелкса, как если бы не знал, что делать дальше. Прежние навыки вспомнили только его руки. В голове же не возникало никаких или почти никаких мыслей.

— Иди и сядь сюда, Хью, — сказал старый книготорговец. Хью сделал, что было велено, заняв стул напротив Моны и аккуратно поставив дымящееся кадило на каменный пол рядом с собой. Глядя на руки, которые помнили, как обращаться со скользящими цепями так, чтобы они снова взмывали вверх, возвращаясь, и не опрокидывали при этом кадила, Джелкс гадал, что же еще выйдет на поверхность, когда все барьеры будут разрушены.

— Теперь, — сказал Джелкс, — Создай ментальный образ Амброзиуса и, глядя на него, рассказывай мне обо всем, что приходит в твою голову.

Хью прилежно исполнил то, что было ему велено. Несколько минут они провели в тишине. Мона сидела, склонив голову на бок и не сводя глаз с темной фигуры в капюшоне ровно на противоположной стороне святилища. Голые ноги Хью в сандалиях с ремешками выглядывали из-под края его одеяния также, как на рисунке в псалтыре выглядывали ноги Амрозиуса. Хью ей нравился и ей было его жаль, но Амброзиус — с Амброзиусом была совершенно другая история.

Наконец, Хью поднял голову и заговорил.

— Я постоянно возвращаюсь к себе самому, когда пытаюсь думать об Амброзиусе, — сказал он.

— Ничего страшного, — ответил Джелкс, — Говори все, что приходит в голову. Начнем с поверхностных слоев.

— Ну, вот я думаю об Амброзиусе, обходящим вокруг этого места и не сводящего с него глаз в то время, когда оно только строилось, и потом представляю себя, делающим то же самое. Я думаю о том, как он планировал обустройство часовни для всех своих делишек, и думаю о том, какие дела хотел бы провернуть здесь я сам. Я думаю о том, как он врезался во всевозможные ограничения, потому что был служителем церкви. И я думаю о себе, сталкивающимся с теми же проблемами, потому что — ну, потому что я помещен в такие условия.

— Не могу представить себе, чтобы ты столкнулся с какими-то ограничениями, располагая такими-то ресурсами, — сказал Джелкс.

— Ну, тогда потому что я был таким создан, — ответил угрюмо Хью и в часовне снова повисла тишина. Не так-то просто подвергаться психоанализу в присутствии другого человека, особенно если этот человек — один из тех, чье мнение для тебя очень важно.

— Давай, Хью, — подбодрил его Джелкс. — Это все равно что удалять зуб, но через это нужно пройти.

— Я просто думал, — ответил Хью, — А что бы делал Амброзиус, будь он мной. То есть, что было бы, если бы у меня был темперамент Амброзиуса или если бы у него были мои возможности. Я думаю, он проскочил бы сквозь все мои ограничения как клоун через бумажный обруч.

— И что бы он делал?

— Ну, для начала, он бы по-быстрому разделался с моей семейкой.

— Ты и сам недавно прекрасно разделался с ней.

— Это все благодаря Моне. Они пытались встать между ней и мной... — Хью внезапно замолчал, взбешенный своим неосторожным высказыванием.

— Что еще сделал бы Амброзиус, кроме того что прикопал бы твою семейку? — мягко спросил Джелкс, стараясь облегчить ему боль, прежде чем поднимется сопротивление и помешает этому.

— Ну, — Хью замешкался, — Мне кажется, он бы вмешался в игры моей жены гораздо раньше и прикопал бы и ее тоже.

— Как думаешь, он бы стал вообще на ней жениться?

— Сложно сказать. Я был совсем молод, а она, видит бог, умела нажать на нужные кнопки. Сомневаюсь, что кто-нибудь из мужчин, уже переросших свои подгузники, смог бы увидеть ее насквозь. Осмелюсь предположить, что женщины могли бы, но мужчины нет. Ужасно легко пустить пыль в глаза мужчине, как я понимаю. Но я не думаю, что ты понимаешь, о чем я, Ти Джей, будучи священником на три четвертых.

— Нет, подобные проблемы мне не знакомы. Я невзрачен и беден, как церковная мышь. Как думаешь, долго ли Амброзиус терпел бы твою жену?

— Недолго, я полагаю, если бы она играла с ним также, как и со мной. Но она бы и не стала с ним играть.

Мона ахнула. Это было в точности ее ощущение.

— Как, по-твоему, он бы избавился от нее? — спросил Джелкс.

— Также, как это сделал я — убил бы ее.

— Святый боже, Хью, ты о чем вообще?

— Разве ты не понял, что это я убил свою жену?