Читаем Краеугольный камень полностью

В таких чувствах, переходящих в мысли, и с такими мыслями, переходящими в чувства, постоял, секунду ли, другую ли, третью ли, Афанасий Ильич перед уныло и рассеянно склонённым над рулём стариком. Но не позволил нерешительности, сомнению развиться и овладеть его волей и желанием:

– Я живо, живо, Фёдор Тихоныч!

И он несоразмерно широко отмахнул рукой, словно бы отогнал остатки нежелательных, но настырно цеплявшихся чувствований и соображений.

– Помочь надо – поймите! Хотя бы чем-нибудь, хотя бы немного. Мы же – люди!

И, не дожидаясь ответа, побежал.

– Вот так так. Как говорится: не успели отъехать, а уже – тпру-у, коняга: прибыли, родная, распрягайся. А коняге и в радость: травку пощиплет, подремлет. Гх, гх! Н-да.

Фёдор Тихоныч заглушил мотор, в качкой неторопкости выбрался из кабины, потоптался, помялся, поворчал, побурчал:

– Хм, мы же – люди. А кто ж мы ещё?

– Вот те раз и вот те тут же два с привеском: подивил, так подивил. Куры, не слыхали? Нет! Ну и славненько.

И, заприметив тут и там новые пыхи пламени и ощутив более властные и энергичные до натуженности напоры Задуя, скоренько направился своими старческими, тряскими, припрыжками к окружаемой отовсюду пожарищем птахинской избе.

Глава 38

Афанасий Ильич тем временем разглядел в оконном проёме с выломанной рамой тех трёх мужиков-пожогщиков, которые в этой ближайшей к птахинской усадьбе избе сидели за накрытым немудрящей снедью столом с огарком свечи, с початой бутылкой «Столичной» и шумно, горячо, вперебивку, обильно пересыпая речь ругательствами, разговаривали.

Афанасий Ильич всунулся в оконный проём:

– Эй, мужики, выходите! Живее! Прошу! Ваша подмога до зарезу нужна!

Затихли, пошептались, и вышел лишь один, ссутуленно-долговязый, с перекошенной в очевидной брезгливости и высокомерности губастой, подпухшей мордой лица. Видимо, он был за старшего, бригадиром. С высокого крыльца не без удовольствия и дерзости сплюнул хотя и не в самого Афанасия Ильича, но с явной задумкой, чтобы угодило как-нибудь оскорбительно вблизи него.

– Чё надо, мужик? Не видишь, на, трудовой народ отдыхает? Жечь и ломать, думаешь, не труд? Ты вон там на горке несколько часов торчал, прохлаждался, лясы точил с партейным дедком из леспромхоза, сам вырядился в беленькую рубашечку, галстучек нацепил на бычью шею, в пиджачке моднячем выпендриваешься, на брючишках клёшем стрелочки жёнка навела, ботиночки начищенные, всё одно что облизанные, руки беленькие, харя выхоленная, протокольная, кирпича просит, а мы в кирзачах, в робе, в поту вонючем, грязные и вшивые, в драных портках вкалывали, как папы Карлы. Да уже которую неделю. Ну, чё надо, джентльмен? Онемел, на?

– Всё сказал, оратор? Прополоскал свою гнилую утробу? А теперь угомонись и слушай сюда, пока я тебе не накостылял. И сжигать, и ломать, не спорю, – труд, и труд немалый, труд нужный, если, конечно, одобрен обществом. А потому обещаю тебе: ещё пару деревень спалишь, – за трудовой героизм орден вручу тебе.

– Го-го-го! Орден имени Ваньки Сутулого?

– Бери выше: имени самого Вась Васича Хрюшкина, аж целый орденище. Да не на грудь – самолично в пятак вклепаю, чтобы долго и гордо сиял он на твоём рыле.

– Чё за базар? Вклепает он! Юморишь, кабан закормленный. Чую, что мент ты поганый. Или шишка партейная? Колись, на.

– Хватит балаболить! Отдохнёте, парни, потом, а сейчас надо помочь вон тем ребятам, – отстоять их избу. Кровь из носу, а надо, чтобы молодым она досталась… а не огню и воде. Хватайте вёдра, лопаты, топоры, багры, – что имеется, и – живо за мной! На войне как на войне, – точка!

– Ряху отъел на государственных харчах, так можешь направо-налево вертеть, командовать, на? Не один ты тут такой смекалистый и совестливый. Мы, на, и без твоих указаний скумекали уже давно: надо подмочь братану мариману с его шмарой. О том и базарили за бутылкой, на, чая, – осклабился он кривоватыми прокуренными зубами и дырками от них, видимо, полагая свои слова о чае из «Столичной» остроумной шуткой. – Ты чё, шишка городская? Или всё же ментяра? Чё вынюхиваешь в этой дыре? Сказал: колись! Ага, молчишь! Забздел? Впрочем, мужик, городской ты, не городской, мент, не мент, хрен тебя знает, а партейный – точняк, бля буду. Я вас, партейных, за версту вижу: выхоленные, припараденные, с белыми, но заграбастыми ручонками, обязательно с четырьмя буркалами, и коню понятно, что для солидняка, на. Кстати, а где твои очочки, профэссор филантропии? А-а, галопировал сюда и обронил! Слухай, джентльмен, а может, плакатик, пока мы собираемся, намалюешь: «Кто не работает, тот не пьёт»? Го-го-го! Ну, давай!

– Всё, остатки своего дерьма выполоскал? Может быть, и правильно сделал: легче будет пожар тушить. Больше, вижу, нечего тебе сказать. Как тебя, такого речистого и бойкого артиста из погорелого театра, зовут?

– Ну, Петькой, на, и – чё?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жюстина
Жюстина

«Да, я распутник и признаюсь в этом, я постиг все, что можно было постичь в этой области, но я, конечно, не сделал всего того, что постиг, и, конечно, не сделаю никогда. Я распутник, но не преступник и не убийца… Ты хочешь, чтобы вся вселенная была добродетельной, и не чувствуешь, что все бы моментально погибло, если бы на земле существовала одна добродетель.» Маркиз де Сад«Кстати, ни одной книге не суждено вызвать более живого любопытства. Ни в одной другой интерес – эта капризная пружина, которой столь трудно управлять в произведении подобного сорта, – не поддерживается настолько мастерски; ни в одной другой движения души и сердца распутников не разработаны с таким умением, а безумства их воображения не описаны с такой силой. Исходя из этого, нет ли оснований полагать, что "Жюстина" адресована самым далеким нашим потомкам? Может быть, и сама добродетель, пусть и вздрогнув от ужаса, позабудет про свои слезы из гордости оттого, что во Франции появилось столь пикантное произведение». Из предисловия издателя «Жюстины» (Париж, 1880 г.)«Маркиз де Сад, до конца испивший чащу эгоизма, несправедливости и ничтожества, настаивает на истине своих переживаний. Высшая ценность его свидетельств в том, что они лишают нас душевного равновесия. Сад заставляет нас внимательно пересмотреть основную проблему нашего времени: правду об отношении человека к человеку».Симона де Бовуар

Донасьен Альфонс Франсуа де Сад , Лоренс Джордж Даррелл , Маркиз де Сад , Сад Маркиз де

Эротическая литература / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Прочие любовные романы / Романы / Эро литература