Краеугольный камень

– Афоней, – косиной губ усмехнулся Петруня, в растяжном наслаждении посасывая мундштук своей единственной целой беломорины.

– Что ж, можно и Афоней, Петька-Петруня-Пётр… на, – совсем не обиделся, а развеселился Афанасий Ильич.

– Сергеем меня зовут, Афанасий. А Лысым я вот как стал. В капэзэ перед первой отсидкой, ещё до суда, угодил уже обкорнатым по-зэковски – под ноль и небрежно. С той поры от братвы и прилипла кликуха Лысый. А почему тогда лысым заделался, вспомнить – и смех и грех. По крайней мере, нежданно-негаданно, потому что всегда носил шикарные, длинные, курчавые волосы. Хочешь, расскажу? Всё равно надо передохнуть и время скоротать, пока ждём порывов ветра.

– Валяй, – опередил Петруня открывшего рот для ответа Афанасия Ильича. – Я уже исповедался сегодня… перед партией нашей родимой да безгрешной, а может, и святой. Теперь твой черёд, обкорнатый ты наш. Только не забудь сказать, что раньше ты Апостолом прозывался, то есть тоже числился святым.

– Ты, Афанасий, партиец?

– Есть такое дело.

– По твоему барскому, гладкому обличью – не иначе, шишка ты райкомовская или даже повыше откуда. Верно говорю? Не юли: у меня глаз намётан.

– Ну-у, что-то вроде того.

– В партии, слышь, Петруня, те же люди: такие же сумасброды, выпивохи, врали, крохоборы, бабники и тому подобное людиё. Как поётся в одной песенке: «Людиё моё, ё, ё, ё». Тем же миром и мы с тобой и с Михусем мазаны. Только партиец и начальник, чтоб славно и беспечально ему жилось, вынужден и на людях, и даже перед самим собой прикидываться чистеньким и пушистеньким, а нам, босоте и поху… пардон! пофигистам, – море по колено. Живём, говаривал мой кореш зэк Хаджи, царствия ему исламского на небеси, как можём и хотём. Уж кому, как не мне, апостолу, хотя и бывшему, не знать человечью породу до самых дальних кишок и самых крайних отверстий.

– Хорош, Лысый, выкобениваться и дуру гнать, на! – неожиданно и не на шутку рассердился Петруня. – Придумал какую-то хрень. Видишь ли, кто-то напел ему: «Людиё моё, ё, ё, ё». Слухай, музыковед, сюды: откуда тебе, недоучке и баламуту, знать про всех людей, про их жизнь? И Хаджишка твой, по кличке, к слову, Моятвоянепонимай, был тоже баламут, придурок и хитроман. Завязывай, Лысый, плести! Давай-ка лучше базарь, про что хотел. Афанасий всё крутится середь важных человеков, так пускай узнает, как всякие разные придурки, навроде тебя… ну, и меня, чего уж скромничать, тоже… выписывают по жизни. Потешь правильного мужика.

В словах Петра Афанасий Ильич распознал: «Ты, Лысый, разве не видишь, что Афоня – наш человек? Пошутковали чуток – и будя!»

Сергей, как конь, встряхнул гривастой головой, одновременно побрыкал губами, однако говорить стал серьёзно:

– Прости, Афанасий: временами заносит меня. Чешется, бывает, внутрях: охота, знаешь, до жути какому-нибудь правильному до рвоты пижону ноздри утереть, опустить его на грешную землю. Уж прости, братан, великодушно.

– Ничего, Сергей. С кем не бывает.

– Чё ты там, Лысый, вякнул про опустить? – далеко, но в сторону Сергея, отплюнул изжёванную, погасшую беломорину Пётр.

– Да так, Петруня: зацепилось и наплелось на язык.

– Дождёшься, говорун: подрежу я тебе язык, чтоб больше ничего к нему, шибко длинному, лишнего не цеплялось.

– А я тебе дам в зубы – дым пойдёт.

– Чиво-о-о?! – угрожающе привстал Петруня.

– Хватит вам вздорить, мужики, в конце-то концов. Распалитесь – чего доброго, в драку кинетесь. Сопатки друг другу расквасите, но потом, не забывайте, вам вместе работать. Что, мир? Мир!

– Да я ж про папиросы, мужики, говорю. А вы оба подумали – по зубам заеду? На-кось, Петруня, кореш ты мой закадычный, закури. У меня убереглась в кармане целёхонькой пачка «Беломора». Как говорит мультяшный кот Леопольд обнаглевшим мышам: «Давайте, ребята, жить дружно».

Сергей поочерёдно протянул пачку папирос Пётру, Михусю, Афанасию Ильичу. Пётр и Михусь тотчас закурили, а Афанасий Ильич хотел было взять, но всё же отказался.

– Кто не курит и не пьёт? – спросил устрашающим голосом Пётр.

– Тот здоровеньким помрёт, – трепещущим, загробным напевом протянул Сергей.

Афанасий Ильич засмеялся и закурил:

– С волками жить – по-волчьи выть. С кем поведёшься, того и наберёшься. Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Народная мудрость, как и факты у англичан, – упрямая вещь, мужики. Так, глядишь, и водку с вами урезоните хлебать. Стакана́ми. Потом – на дело двинем дружно. Попал в точку?

– Попал, попал, – неожиданно ворчливо и грубо отозвался Пётр. – Самым главным пальцем в небо.

– Петруня, не обижайся, – миролюбиво, но напряжённо сказал Сергей. – Он верно разнюхал нас, гавриков. Мы падшие люди, и в котелке у нас одна дребедень сварганилась. Коптильщики мы света белого, – вот кто мы такие.

– Понимаю: он – правильный человек, к тому же ажно деревенский, а потому может судить нас, беспутых.