– Знаешь, в чем вопрос? – спросил он. – Чему ты предан. Богу? Церкви? Папе? А если они расходятся во мнениях? – Он не опускал глаз. – Чего хочешь ты и чего хочу я – разные вещи. Ты хочешь быть в безопасности и… не быть пленником. Чего ты хочешь больше? Потому что здесь безопаснее всего. Хочешь еще и отомстить заодно? А я хочу своего бога. Может, на какое-то время направления совпадают. Если мы это сделаем, Билли, мы с тобой, я должен знать, что ты не сбежишь. Я не угрожаю – просто говорю, что ты умрешь, если попытаешься справиться с этим говном сам. Если мы это сделаем вместе, я тебе помогу, но и тебе придется помочь мне. Это значит, что ты должен мне доверять. Но безопасности даже не жди, понимаешь? Если мы пойдем. У тебя на хвосте –
– Зачем ты это делаешь? – Сердце Билли опять ускорилось.
– Потому что мы не вправе просто
– Они думают, что это правильно, – сказал Билли. – Я читал о движении без движения. Мур считает, что это праведно – двигаться, как кракен на доске. Не двигаясь.
– Ну, скажи, очень удобно, что это толкование позволяет ему сидеть на жопе ровно? Тебя не отпустят. Мне нужна твоя помощь, но заставлять я тебя не собираюсь. И время не на нашей стороне. Итак?
– Я не тот, за кого ты меня принимаешь, – сказал Билли. – Я не святой, Дейн, только потому, что всего лишь резал кальмара.
– Что тебя больше пугает: что ты пленник или что ты святой? – спросил Дейн. – Я не прошу тебя кем-то быть.
– Что ты хочешь сделать?
– Ты оказался посреди войны. Врать не буду, не скажу, что ты отомстишь за своего приятеля. Госс тебе не по зубам, как и мне. Я предлагаю не это. Мы не знаем, у кого кракен, но мы знаем, что его ищет Тату. Если он заполучит такое… Это из-за Тату убили твоего друга. Лучший способ ему насолить – вернуть бога. Лучше я предложить не могу.
Билли мог бы остаться среди раболепных тюремщиков. Предлагающих галлюциногены, преданно и смиренно записывая любую ахинею, которую он затем наплетет.
– А они будут тебя искать? – спросил Билли. – Если ты от них отобьешься?
Что навлечет это дезертирство! Дейн останется без церкви, которая его вырастила, – герой-вероотступник, несущий веру в сердце тьмы, паладин в аду. Целая жизнь послушания – и к чему она привела?
– О да, – сказал Дейн.
Билли кивнул. Сунул чернила в карман. Сказал:
– Пошли.
Двое караульных у ворот были в шоке, когда увидели Дейна. Кивнули. Благочестиво потупили глаза при виде Билли. Ему тут же захотелось изобразить глас божий.
– Я ухожу, – сказал Дейн. – По работе.
– Конечно, – сказал младший привратник. Переложил дробовик из руки в руку. – Это мы сейчас… – начал копошиться с дверью. – Только, – сказал он, показав на Билли, – тевтекс сказал, нам нужно его разрешение…
Дейн закатил глаза.
– Даже не приставайте, – сказал он. – У меня миссия. И он ненадолго мне нужен, чтобы кое-что разнюхать. Нужно то, что у него здесь, – постучал по голове Билли. – Вы же знаете, кто он? Что знает? Не тратьте мое время, я его тут же верну. – Охранники переглянулись. Дейн добавил низким голосом: – Не тратьте мое
И что, они ослушаются
– Не запирайте, – сказал Дейн. – Он скоро, – и повел Билли по лестнице; Билли за его спиной рискнул оглянуться. Дейн распахнул люк и вытащил его мимо редутов из мусора в заднюю комнатку церкви Христа в Южном Лондоне.
Через окна врывался свет. Вокруг оседала лондонская пыль. Билли моргнул.
– Добро пожаловать в изгнание, – тихо сказал Дейн, опуская люк. Теперь из-за верности долгу он стал предателем. – Двинули. – Они прошли мимо кухни, туалета, хлама. В главной комнате в круге стояли стулья. Билли и Дейн вышли на собрание в основном пожилых женщин, прервавших беседу.
– Все хорошо, милок? – спросила она. И вторая: – У тебя все в порядке, дружок?
Дейн не обратил внимания.
– Они?.. – прошептал Билли. – Они поклоняются кр… поклоняются кракену?..
– Нет, это баптисты. Взаимозащита. С секунды на секунду тевтекс поймет, что мы ушли. Так что надо убираться подальше, быстро. Следуй за мной и делай все, что я скажу и когда скажу. Попытаешься оторваться – и тебя найдут, Билли, и ты умрешь. Нам обоим этого не хочется. Понимаешь? Иди быстро, но не беги. Готов?
22
Среди гадателей, которые так долго предсказывали, что конец уже не за горами, не было ни радости, ни настроения «я же говорил». Теперь, когда все, кто об этом думал, с ними соглашались, – хотя могли и сознательно отринуть эту мысль, – пророки, вдруг и неожиданно оказавшиеся в авангарде мейнстримного мнения, немного растерялись. Какой смысл посвящать жизнь предостережениям, если все, кто тебя послушает, – а большинство это все равно не волнует и наверняка не будет волновать до момента, когда погаснет солнце, – просто кивают и соглашаются?