Кран-Монтана

Он спал с Крис. Почти два года. Мы были потрясены и, пока он говорил, не поднимая глаз, слышали, как наполняются воздухом наши легкие. Все было поразительно: свидания в отелях, всегда пятизвездочных, где Крис обожала звонить в room service, заказывала клубные сандвичи и шампанское, и эта ее мания красть все, что попадалось под руку: пепельницы, блокноты, спички и даже толстую черную тетрадь – черную тетрадь! – которую Серж сохранил и в которую, по крайней мере, некоторое время записывал полезную информацию. Роберто Алацраки утер ему лицо бумажной салфеткой, словно после теннисного матча, а Даниэль Видаль стал скрести зажигалкой столешницу, в точности как мы это делали когда-то на столах в наших классных комнатах, погружаясь в сексуальные грезы.

Хотя Серж Шубовска, как джентльмен, не выдал никаких подробностей, за что мы были ему благодарны, образы Крис, лежащей на покрывале в замысловатом белье, так и стояли перед нашими глазами, и слышны были вздохи. Мы пытались приободриться, думая о тех, что не были нашими женами, о тех, кого мы когда-либо водили в отель – особенно Даниэль Видаль, который хвалился, что «трахался во всех номерах “Лютеции”», – и тут Серж Шубовска объявил: «А потом я ее бросил».

Он не мог толком объяснить, что произошло, но после нескольких месяцев, когда он переживал то, что единственное имело смысл во всей его жизни, Серж Шубовска ощутил усталость, чувство бесполезности. В конце концов он перестал отвечать на телефонные звонки Крис, а она звонила по ночам, все чаще, умоляющая и пьяная, иногда по четыре-пять раз подряд. Он представлял, как она прижимает трубку к губам, точно маленькая девочка-жадина, и чувствовал, что его заглатывают. Он думал только об одном: прервать разговор или, вернее, бормотание на том конце провода, потому что сам он был не в состоянии сказать что бы то ни было.

И вот тогда-то Патрик Сенсер набросился на Сержа Шубовска. Он метнулся с другой стороны стола грациозным прыжком, удивительным для его возраста, сказал себе Макс Молланже без всяких иных эмоций. Патрик Сенсер повалил его на пол, и мы вдруг поняли, что никогда не делали ничего подобного, никогда не дрались, и теперь, когда наши силы начали убывать, а в телах исподволь поселилась усталость, когда мы выдохлись и нам стало страшно на теннисных кортах, когда начали слышать рассказы об одноклассниках, которые умерли, кто от инсульта, кто просто во сне без видимых причин, до нас дошло, что мы никогда не испытывали на прочность наши мускулы и наши порывы, а теперь было уже поздно. Наверно, рукопашная схватка – удел людей, ощущающих себя живыми, или тех, кто естественным образом думает, что можно повлиять на судьбу.

Мы смотрели на них пустыми глазами, на Патрика Сенсера, багрового, налитого кровью, повторявшего: «Ублюдок, ублюдок», и на Сержа Шубовска, чья голова билась о паркет. И вдруг затрезвонил телефон за баром, звонили Эдуарду де Монтеню. Склонившись над барной стойкой, он взял трубку, закивал. Мы не знали, кто звонил ему сюда и по какой причине звонили именно ему. Лицо его стало мертвенно-бледным, и, не успел он произнести ни слова, мы все уже знали. Никто из нас не мог объяснить как, но знали.

Мы знали, что одна из девушек умерла, и знали, которая.

Эдуард де Монтень выдохнул имя. В эту минуту мы взорвались, рассыпались созвездием искрящихся атомов или пыли, как та, что летала вокруг нас. Мы рассеялись в пространстве, и в то же время мы были лишь одним на всех сердцем или черной дырой.

«Клаудия».

Были статьи в местной и даже в национальной прессе, и мы увидели фотографии трех К, о существовании которых не знали. Мы никогда не узнаем, ни кто их снимал, ни даже кто передал снимки журналистам. Они были в лыжных штанах, у Клаудии лицо скрыто шарфом – что позже сочли зловещим предзнаменованием, – а Крис и Карли открыли рты, слегка запрокинув лица. Один портрет, в частности, обошел все газеты: Клаудия в черном бархатном корсаже, глаза полузакрыты, в ушах крылатые серьги, отразившие вспышку, как два маленьких взрыва.

Говорили много разного, но главной информации не хватало. Авария произошла на белом «гольфе GTI» Крис (хотя логично предположить, что за рулем была она, статейка в «Матен» под названием «Смерть на повороте» высказывала сомнение на этот счет, а свидетельства были противоречивы). Это был третий или четвертый вираж на выезде из Крана, на этом серпантине, пугавшем нас с детства и подпитывавшем наши фантазии, с его безымянными крестами и табличками, предупреждавшими о камнепаде. Мы помнили, какой ужас внушал он нам, когда наши отцы ехали слишком быстро, ночью, по этому шоссе без предохранительной ограды, и мы ждали смерти на каждом вираже. Мы ненавидели их эгоизм еще больше обычного. Разумеется, тридцать или сорок лет спустя мы будем делать в точности то же самое, как будто это закон природы, и за рулем машины, воняющей кожей и большими деньгами, мужчины срываются с цепи, раздраженные молчанием жен.