Кран-Монтана

Серж Шубовска не сразу понял, кто эта светловолосая девушка, которая сидела в первом ряду, зажав в кулаке вышитый носовой платочек. Во время церемонии, сам того не замечая, он смотрел на ее конский хвостик, завязанный высоко на макушке, ее невероятно светлые волосы, шею, на которой билась жилка, и внезапно у него возникло странное чувство, будто Клаудия присутствует на собственных похоронах. А потом кто-то прошептал «бедняжка Валентина», и Серж Шубовска ощутил словно камень в груди. Он смущенно рассказывал нам, как коснулся ее рук, молча, точно герой телесериала, а она вежливо улыбалась, и в глазах стоял туман от непонимания или анксиолитиков.

Об остальном Серж так нам толком и не рассказал, разве только что Альберта Маджоре не сняла черное норковое манто, что Джованни тихонько плакал, гладя йоркшира, свернувшегося у него на руках, как спящий ребенок.

Он ничего не помнил, ни церемонии, ни речей, которые произносил священник, потом нервные молодые женщины, но, по его словам, это было «чертовское нагромождение чуши». На самом деле Серж все время ждал Крис, хоть и знал, что это невозможно – она была в больнице с раздробленными костями, напоминавшими ему, он сам не знал почему, раковину морского ежа, расколотую в его руке. Он не мог справиться с собой и то и дело косился на вход, как будто она должна была войти с минуты на минуту, в немыслимом одеянии, может быть, даже с дымящейся сигаретой или под хмельком. Движение волос, проскользнувший мимо силуэт – и он вздрагивал, в состоянии паники и возбуждения, которое не покидало его весь день и еще не одну неделю. На улице, в такси, за витриной кафе – повсюду он видел ее.

Они ушли. Они покинули нас навсегда. Даже Карли так и не появилась на похоронах. Кто-то, он не мог вспомнить кто, рассказал Сержу, что встретил ее несколькими часами раньше на вокзале Корнавен в Женеве. Она пила кофе, перед тем как идти на церемонию. Мы так и не узнали, что произошло потом, но очень хорошо представляли ее себе в этом кафетерии: горячий шоколад, Карли, грызущая ногти, как в ту пору, после лыж, когда Эдуард де Монтень собирал со столов оставленные девушками пустые баночки из-под молочного коктейля. Нас успокаивала мысль, что у Карли, как и у нас, не хватило духу прийти на похороны, и мы надеялись, что она села в поезд, следующий на юг, в Испанию или в Италию.

А потом большинство из нас перестало приезжать в Кран. Первым Роберто Алацраки провел зиму в Кортина д’Ампеццо, потом Даниэль Видаль и Серж Шубовска сняли квартиры в Куршевеле. Мы, казалось, не узнавали больше курорт нашего детства, а он и правда менялся на глазах, новые земельные участки появились в одночасье, в горах Монтаны, в План-Майене, там, где когда-то располагался еловый лес или мини-гольф. Но, в сущности, нам было на это совершенно наплевать. Перемены, терзавшие нам сердце, были крошечными, невидимыми. Это была пластмассовая садовая мебель, расставленная новыми владельцами на террасе «Археоптерикса». Это был стол для пинг-понга в «Диких травах», тот самый, что питал наши фантазии, выброшенный на соседний луг – ножки разъела ржавчина, сетка мокла в черной лужице. Это был бювет на трассе Вермала, замененный санитарными кабинами в форме противоатомного убежища, и электрический бильярд в подвале «Харчевни Королевы», исчезнувший между рождественскими каникулами и февральскими. Это была и смена сезонов, крокусы, пробивавшиеся сквозь снег, предвещая весну, прозрачные рыбки, метавшиеся подо льдом в пруду у поля для гольфа. Это были первые снежные хлопья, мягкие, как вата, которые касались наших лиц, беличьи следы на снегу, изгрызенные шишки у корней елей. Это были девушки с распущенными по плечам волосами, которые переходили дорогу под ручку, с лыжными шапочками и теплыми сапогами с длинным ворсом.

В витринах на главной улице и в окошках канатной дороги мы встречали свои отражения: усталые лица, морщины на щеках, седеющие волосы. В иные дни мы видели их, девушек, проснувшись, они улыбались нам с горячим огнем в глазах, и мы вставали в какой-то эйфории, член натягивал пижамные штаны, но это длилось недолго, воспоминание стиралось почти тотчас, их черты смешивались. Потом наступило время, когда мы уже не могли вспомнить их лица, их силуэты расплывались, как смутное движение вдали.

Никто из нас так и не увидел больше ни Крис, ни Карли. Иногда мы слышали о них, кто-то произносил их имена, но, странное дело, мы слушали невнимательно. Говорили, что Карли живет в Греции или на Эоловых островах, что она то ли художница, то ли содержит тратторию. Говорили, что Крис развелась, что она несколько раз прошла курс лечения электрошоком и галлюциногенными растениями в санатории близ Лиона. Но это были только слухи, мы чувствовали, что ни у кого нет от них вестей. Казалось, они покинули наш мир, и в глубине души мы знали, что именно это и произошло.