Красавица и чудовище

Она перестала закатывать глаза и ненадолго закрыла их, затем снова открыла. Он все еще был там. Чувство было слабым, но она была уверена, что могла поднять руку и безошибочно указать в сторону Альфреда Харрингтона. И то, что оно слабело, на самом деле беспокоило ее еще больше, потому что ее квартира и кампус находились с противоположных сторон парка Розалинды Франклин. Это означало - если она не просто теряла рассудок и ей все это не казалось - что то, что она чувствовала, зависело от расстояния. Чем ближе она подходила к кампусу, тем сильнее становилось это чувство направления, как кусок астероида, дрейфующий в планетарный гравитационный колодец.

О, чудесное сравнение! сказала она себе. Все объясняет в двух словах, не так ли? Конечно, та темная вещь, которую ты чувствуешь, пугает тебя, но настоящая причина страха в том, что ты больше не отвечаешь за свои собственные чувства. Как будто что-то затягивает тебя против воли, заставляя думать о совершенно незнакомом человеке. Это не просто свидетельство возможного нервного расстройства - это предполагает какую-то... эмоциональную зависимость.

Она добралась до последнего поворота дорожки и повернулась назад, стараясь не морщиться, когда ощущение чьего-то присутствия изменило направление, как своего рода приводной маяк. Хватит, решила она. Когда она закончит утреннюю пробежку, придет время принять душ, переодеться, отправиться в кампус и пригласить лейтенанта Харрингтона разделить с ней чашку чая. По крайней мере, у нее будет шанс сесть напротив него за столом и узнать, воображала ли она все это или нет.

А что ты будешь делать, если выяснится, что ничего не было? спросила она себя, но не ответила на вопрос.

* * *

Альфред Харрингтон откинулся на спинку кресла на балконе своей квартиры, неэлегантно положив ноги на перила балкона, на столе рядом стоял бокал "Алессандра Фармс 1819". Вино в стиле гевюрцтраминер было приятным сюрпризом (для всего, кроме его банковского счета), когда он его обнаружил. Оно хорошо сочеталось с острой копченой беовульфской колбасой и кусочком острого чеддера на тарелке рядом со стаканом. Вино выдерживалось в бочках из местного красноствольного дуба, слегка обугленных изнутри, чтобы придать ему приятный дымный оттенок, подчеркивающий намек на аромат персика и личи.

Его глаза - и большая часть внимания - были прикованы к ридеру на коленях, где он просматривал записи своего последнего лабораторного сеанса с доктором Муо-чи. Конечно, крошечный уголок его сознания был где-то еще. Он следил за чьим-то местонахождением, как стрелка компаса, неизменно указывая туда. Однако Альфред изо всех сил старался игнорировать это, и на этот раз ему действительно удалось, по крайней мере, в некоторой степени. Помогло то, что доктор Муо-чи все еще знакомила его с существующими исследованиями, и чем больше он знакомился с ее работой, тем большее впечатление они производили на него. Не то чтобы что-то, что она придумала, предлагало решение, которое они оба искали, но глубоко внутри он знал, что вряд ли они когда-либо найдут "лечение" катастрофического разрушения, нанесенного нейробластером своим жертвам. Возможно, лучший ответ, который кто-либо когда-либо придумал - это дальнейшее совершенствование синтетических нервов, но наверняка должен был быть какой-то способ убедить человеческое тело регенерировать разрушенную нервную ткань?

Конечно должен, Альфред. Он снова потянулся за бокалом вина. Должен быть, раз уж ты так сильно хочешь, чтобы он был, не так ли?

Проблема заключалась в том, что, хотя современная медицина могла восстанавливать целые конечности у людей - за исключением того несчастного, но значительного меньшинства человеческой расы, для которого регенерация вообще не работала - она ​​не могла регенерировать только определенные части этой конечности. Не было возможности вырастить "только" нервную ткань, мышцы или кости; это был процесс по принципу "все или ничего". Вот почему в остальном здоровую ногу, нервы которой были превращены в кашу нейробластером, например, приходилось ампутировать выше наивысшей точки нервного повреждения и, так сказать, регенерировать с нуля. Это явно было лучшим решением такой проблемы, но что делать врачу, если был поврежден спинной мозг? Трансплантация нервов была очевидным решением, и она эффективно использовалось для менее важных участков нервной системы. Однако даже при использовании наилучшей хирургической техники всегда наблюдалась некоторая потеря функций, и то, что можно было терпеть в руке или ноге, нельзя было терпеть в спинном мозге. Синтетика была другим подходом, который эарекомендовал себя при повреждении конечностей у тех, кто вообще не мог регенерировать, но она тоже была далеко не удовлетворительной заменой исходного нерва и все проблемы с периферическими частями системы становились гораздо более выраженными, когда дело касалось спинного мозга.