Красавица и чудовище

Она вздохнула, встряхнулась и снова заставила себя сосредоточиться на дисплее. Она отставала в обязательном чтении, и доктор МакЛейш не собирался принять "я мечтала о молодом человеке, которого даже не знаю" как оправдание.

* * *

Альфред Харрингтон даже не взглянул в сторону беседки, но знал, что она там. Он всегда знал, где она - или, по крайней мере, в каком направлении - и это его беспокоило. Это его очень беспокоило.

Он продолжал свой путь, не сбавляя шага, не колеблясь, не показывая, что он знал о ее присутствии, но все же казалось, что он чувствовал ее внутри своей кожи. Сила влечения была поразительной, и это пугало его, потому что он не мог этого объяснить.

Или это действительно потому, что ты думаешь, что действительно видел что-то подобное раньше?

Ерунда! Он фыркнул, отгоняя эту мысль, но она никуда не делась, как бы сильно он ни старался ее изгнать, потому что он вырос на Сфинксе и был Харрингтоном.

Может ты и Харрингтон, парень, но ты же, черт возьми, не древесный кот! И она тоже. И тебе вообще нечего думать так о женщине, которую ты даже не знаешь!

Все это было истиной... и ничего не делало с проблемой.

Он дошел до своего общежития, поднялся в гравилифте на свой этаж, вошел в свою квартиру и вышел на балкон. Взяв компактный электронный бинокль он посмотрел в него, и его рот сжался, когда он увидел, что она сидит в беседке и все еще изучает дисплей своего компьютера.

Он опустил бинокль, чувствуя себя так, словно стал кем-то вроде вуайериста, и упал в кресло. Наклонившись вперед, он уперся локтями в колени и потер лицо обеими руками, прежде чем выпрямиться и глубоко вдохнуть.

Это было нелепо. К сожалению, эта нелепость, похоже, не помешала этому случиться, и он понятия не имел, что с этим делать. В свое время его сильно влекло к нескольким женщинам, но никогда не было ничего, похожего на это. Никогда он не смотрел на человека с чувством, что тот должен быть его второй половинкой. Что без него он никогда не сможет быть целым. Это было похоже на какой-то невероятно сочный, напыщенно написанный, по-настоящему плохой любовный роман - такой, какие любила читать его сестра Кларисса, когда ей было тринадцать. "Его вторая половина"? Откуда у него такое чувство к кому-то, с кем он разговаривал ровно один раз в жизни? Он не верил в "любовь с первого взгляда", никогда не верил, и - твердо сказал он себе - не верит и сейчас. Чем бы это ни было, это была не любовь... даже если он вообще не имел ни малейшего представления, что это такое.

Не будь в этом так уверен, сказал тихий голос, который он изо всех сил старался не слушать. У тебя всегда были эти "предчувствия", не так ли? Ты всегда был очень доволен своей способностью "читать" других людей. За эти годы ты использовал его, чтобы выиграть немало игр в покер, не так ли? И твоя семья общалась с котами более трех T-веков, не так ли? Что, если есть причина, по которой за эти годы котами было принято так много Харрингтонов? Что, если в тебе есть что-то "другое"?

Ерунда. Он умел улавливать намеки на языке тела и читать подсознательные подсказки, которые все выдавали! И, может быть, он обычно знал, когда кто-то в его отряде попадал в беду, нуждался в дружеской поддержке - или во внушении - чтобы вернуться на правильный путь. Это не означало, что у него было какое-то "экстрасенсорное чувство", и даже если оно у него было, она не была Харрингтон, или сфинксианкой, или даже мантикоркой!

И это, наконец признался он себе, было гигантской частью проблемы.

Он вздохнул и снова потер лицо. Его выражение было мрачным. Если бы он был... другой, если окажется, что у него были особые способности, какое право он имел использовать их на ком-то? Чувствовала ли она вообще что-нибудь к нему? Если и чувствовала, она определенно не показала этого. Но если она это чувствовала, то было ли это из-за того, что он что-то сделал - сделал с ней? Он не чувствовал себя злым волшебником, околдовывающим людей. Он не хотел быть им, и даже если она что-то чувствовала, он хотел бы, чтобы она чувствовала это к нему, а не к какой-то таинственной ауре, которую он мог излучать!

Он криво улыбнулся, осознав, насколько запутанной и извращенной была эта последняя мысль, но это не делало ее ложной или неуместной. И улыбка быстро исчезла, когда он подумал о другой ее стороне.

Он был порченым товаром. Он был не тем человеком, которым раньше считал себя, и иногда казалось, что пленка, скрывающая внутреннего монстра от остального мира, становилась тоньше и прозрачнее. Но Клематис показал ему чудовище. Вот почему он сбежал из Морской пехоты, подальше от сладкого соблазна убийства.

Он посмотрел на свои руки, как будто они принадлежали незнакомцу, и вспомнившийся горячий, отравляющий вкус крови снова запульсировал в нем. Это была болезнь, инфекция, и он ее боялся. Боялся больше, чем чего-либо в своей жизни. Человеку, в сердце которого спрятано это чудовище, нельзя было сближаться с другими, потому что он был отвратителен... и опасен.