Красивые вещи

К тому времени, когда я остановила машину, у меня начало возникать ощущение, что равновесие восстановлено. Мы пошли вверх по тропе к видовой площадке. Майкл шел позади, а Эшли рядом со мной. Шагая на подъем, Эшли что-то негромко напевала под нос с самым рассеянным видом. «Похоже, она здесь чувствует себя как дома, – подумала я, – и даже лучше, чем я». По глупости я приписала это спортивности Эшли, ее дружбе с собственным телом, спокойствию в окружающем мире (Господи, какая горькая ирония!).

На видовой площадке я не была ни разу со времени моего возвращения в Тахо. Может быть, я не решалась приходить сюда, потому что это было наше место – Бенни и мое. Мы обожали уходить сюда, когда наши родители приезжали в Тахо летом, навестить бабушку с дедушкой. Дело было не в том, что мы с Бенни так уж сильно любили пешие прогулки: походы к видовой площадке чаще всего становились для нас средством побега от клаустрофобии, которую на нас навевал Стоунхейвен, где наши мать и бабушка ходили кругами, глядя друг на дружку, словно злобные львицы. На самой вершине подъема лежал плоский камень, с него открывался прекрасный вид на озеро. Я укладывалась на этот камень в бикини, включала транзисторный приемник и слушала музыку, а Бенни садился рядом и рисовал свои комиксы. Мы оставались там до заката, почти до сумерек, а в дом возвращались не спеша. Там нас всегда в это время ждал парадный ужин. Официанты в неуклюжих униформах, суп вишисуаз[99] в фарфоровых тарелках, отец, пьющий слишком много джина с тоником, и бабушка с дедушкой, хмуро глядящие на темные пятна на столовом серебре.

Мне нравились эти походы с братом. Там, наверху, молча глядя на горные вершины, мы с Бенни словно бы на время настраивались на одну волну, в кои-то веки переживали одно и то же. Такие мгновения были редки, и еще реже они стали после того, как Бенни начал сходить с ума.

Тропа, ведущая на вершину, не изменилась за пятнадцать лет – с тех пор, как я побывала тут в последний раз. На маршруте все еще сохранились отметки потускневшей желтой краской, обозначавшие расстояние в милях, но сосны подобрались за эти годы ближе к тропе, а лежащие на земле валуны теперь казались не такими огромными. Чувство было такое, будто за эти годы я стала занимать в мире больше места. Вместе с Майклом и Эшли я ощущала себя больше жизни, я чувствовала себя живой.

Но вдруг я слышу, что дыхание Эшли становится хрипловатым, а шаги не такими уж ровными. (Возможно, мне следовало обратить на это особое внимание, но я все еще ощущала твердую решимость стать ее другом!) Когда мы вышли на поляну неподалеку от вершины, Эшли остановилась и оперлась рукой о ствол сосны.

Я обернулась и стала ждать ее. Майкл сильно отстал, его не было видно.

– Все в порядке? – спросила я.

Эшли провела рукой по коре сосны сверху вниз, запрокинула голову и посмотрела на высокие ветви. Ее безмятежная улыбка вдруг стала жутко похожа на гримасу.

– Просто я впитываю все это. Пожалуй, постою здесь пару минут и… помедитирую.

С этими словами она закрыла глаза и как бы отключилась от меня. Я ждала, глядя вокруг. В небе начали собираться грозовые тучи. Особенно зловещая из них остановилась над вершиной горы по другую сторону от озера. Ветер взбил белые барашки на гребнях волн. Он дул к югу, где на побережье штата Невада находилась зона казино.

Интересно, долго ли она собралась стоять? Может быть, она решила, что я тоже медитирую? От необходимости стоять неподвижно мне стало не по себе, зачесалась кожа. Я инстинктивно потянулась к смартфону и собралась сфотографировать Эшли с закрытыми глазами, на фоне озера. У нее после физической нагрузки порозовели щеки, ресницы едва заметно подрагивали. Такая хорошенькая. Я сделала снимок, добавила несколько фильтров и начала набирать подпись; «Моя новая подруга Эшли», – как вдруг телефон просто-таки вылетел из моих рук.

– Нет!

Передо мной стояла Эшли. Ее лицо побагровело, она нервно, судорожно нажимала на иконки на экране моего телефона. Моего телефона!

– Ты прости, что я так грубо… но… я человек совершенно не публичный. Я понимаю, для тебя социальные сети – это твоя жизнь, но я не хочу, чтобы мои фотографии появлялись в Интернете.

Эшли вернула мне телефон. Фотографию она стерла. Окончательно и бесповоротно. Я сморгнула слезы, набежавшие на глаза. Никогда в жизни я не была знакома ни с кем, кто не захотел бы, чтобы его сфотографировали. Появление твоей фотографии в ленте у кого бы то ни было могло стать лучшей формой оценки, флажком, отметившим твое место на карте мира и воткнутым не тобой, а кем-то другим. Но по всей видимости, для Эшли это было не так.

– Прости, – прошептала я.

– На самом деле я сама виновата, – сказала Эшли. – Надо было мне раньше тебе сказать. Ты только не переживай и не обижайся, ладно?

Она улыбнулась, но при этом ее нижняя губа крепко прижалась к зубам.

Я явно совершила ужасную ошибку.

Эшли отвернулась от меня и посмотрела назад.

– Пойдем поищем Майкла, – сказала она. – Как бы он насовсем не заблудился.