Красивые вещи

– Ну хорошо. Если ты настаиваешь, я немного посижу тут и скоро вернусь.

Бледность Эшли приобрела зеленоватый оттенок. Она даже не отреагировала на ответ Майкла. Распахнула дверь и выскочила за порог. Мы встали у окна и смотрели ей вслед. Она побрела под дождем по тропе к домику смотрителя. Перед тем самым мгновением, когда она скрылась из виду, я увидела, как она согнулась в поясе и ее снова вырвало около зарослей азалий. Я вздрогнула и подумала, не бросится ли Майкл вслед за ней, но, возможно, он этого не увидел, поскольку даже не пошевелился.

Или он все прекрасно увидел, но ему это было безразлично.

Мы остались наедине – Майкл и я. Я посмотрела на него и улыбнулась. Мне вдруг стало немного стыдно. Я взяла еще одну бутылку вина и штопор.

– Итак, – сказала я, – ты хотел большую экскурсию по Стоунхейвену?

Майкл ходил за мной по комнатам моего огромного особняка с бокалом вина в руке, а я весело тараторила об истории Стоунхейвена и пересказывала все фамильные предания Либлингов. Итак, дом был построен в тысяча девятьсот первом году. Говорили, что мой прапрапрадед нанял для строительства китайскихрабочих, задержавшихся в этих краях после прокладки железной дороги. В те времена этот дом стал самым большим на озере. Семья прапрапрадеда приезжала сюда только на лето, но круглый год здесь оставался штат слуг – пятнадцать человек…

В каждой комнате, куда мы заходили, я включала свет, надеясь, что так дом покажется Майклу более жизнерадостным и уютным, но тусклые старые светильники не в состоянии были выхватить из мрака полутемные углы. Во многих из этих комнат я даже не успела ни разу побывать с тех пор, как переехала сюда, и, похоже, моя помощница по хозяйству сюда тоже не наведывалась. На буфетах и комодах густым слоем лежала пыль, в старой детской пахло затхлостью, драпировка в одной из гостевых спален была вся в пятнах.

Но Майкла словно бы вовсе не удручало плачевное состояние Стоунхейвена. Напротив, оно его словно бы зачаровывало. Он даже как будто понимал, что все так и должно быть – возможно, из-за того, что тоже унаследовал от предков старинный замок. Он потягивал из бокала вино, а мы ходили и ходили по комнатам и коридорам. Майкл задавал мне вопросы об отдельных вещах и их происхождении – о бабушкиных креслах эпохи Людовика XVI с ручной росписью, о натюрморте кого-то из старых мастеров, висевшем на стене около лестницы, о часах из кальцита с позолотой в кабинете. В каждой комнате Майкл задерживался, подходил поближе к картинам, прикасался к стенным панелям, заглядывал за двери и в шкафы. Порой, продолжая рассказывать, я оборачивалась и видела, что он задержался в комнате, из которой я уже вышла, и рассматривает старинные вещи.

А мне вовсе не хотелось говорить об антиквариате.

Свою спальню я оставила напоследок. Я подвела Майкла к большим дубовым дверям:

– Видишь? Здесь вырезан герб – медвежья голова и серп. Эти двери перешли к нам по наследству от предков из Германии.

По крайней мере, так мне говорила бабушка Катрин. Я всегда подозревала, что это не совсем так. Но предания легко превращаются в правду, если в них веришь.

Майкл провел по резьбе кончиком пальца:

– Сколько в этом доме истории…

Мы стояли рядом и любовались створками дверей. Эти мгновения, на которые мы там задержались, были настолько наполнены напряжением. «Ведь за дверями будуар! И кровать! – думала я, чувствуя легкое головокружение. – Сказать ему сейчас или попозже? Как мне рассказать ему историю о его подружке, не оттолкнув его от себя?»

– А скажи, – произнесла я неожиданно для самой себя, – вы с Эшли давно знакомы?

Майкл отвел взгляд, на его лице отразилось удивление. Я почти прочла его мысли: «Зачем ты всякий раз о ней спрашиваешь?»

– Давно ли? Нет. Примерно шесть месяцев, кажется. Или восемь.

– Ты ее хорошо знаешь?

– Странный вопрос. Хорошо ли я знаю мою подругу?.. – Майкл нахмурился, продолжая водить пальцем по резьбе на створке двери. – Откуда эти вопросы?

– Просто любопытно.