Красивые вещи

Так оно и было! Ужасно любопытно! Я перебирала в уме все что мне было известно об Эшли-Нине. Где она была все эти годы? Когда она решила назваться Эшли Смит и почему? Была ли она мастером шантажа, как ее мать? И кстати, о ее матери. Была ли Лили Росс жива? Не настигла ли ее рука закона? О, мне очень хотелось, чтобы Лили Росс пострадала. Но может быть, она действительно пострадала? Была же душещипательная история, которую Эшли поведала мне в библиотеке – насчет болеющей мамочки. Еще одна ложь? Но почему-то я подумала, что как раз это не ложь. Что-то было в том, как она об этом говорила… и ее слезы… нет, это выглядело натурально. (Но с другой стороны, я такая сентиментальная и меня так легко обмануть!)

– Ты знаком с ее семьей? Я спрашиваю, потому что Эшли мне сказала, что ее мать болеет, и я подумала – что с ней?

– Она тебе об этом говорила? – Майкл сдвинул брови. – Гм… Честно говоря, я точно не знаю. Что-то хроническое.

Значит, так оно и было, или она ему тоже врала?

– Ты с ней ни разу не виделся?

Не отводя глаз от двери, Майкл покачал головой:

– Нет. Она живет далеко, и мы к ней еще не ездили за время нашего знакомства с Эшли. Собирались поехать на Рождество. – Он взялся за дверную ручку и вздернул брови: – Можем войти?

Он открыл дверь и замер на пороге. Спальня, похожая на пещеру, была пульсирующим красным бархатным сердцем дома. Стены были забраны панелями красного дерева с изображением того же герба, что красовался на дверях. Каминная полка находилась выше моей головы, а главным предметом в комнате была массивная, украшенная резьбой кровать с бархатным балдахином, достойным королей. Несколько окон выходили на озеро. Обычно за ними открывался впечатляющий пейзаж, но сейчас увидеть можно было только дождь и мрак.

Майкл рассмеялся:

– Это твоя комната!

– А ты как себе ее представлял?

Он покачал головой:

– Более современной и женственной. Больше похожей… на тебя. Глупо, наверное…

«Он представлял себе меня в моей спальне!»

Как приятно было думать об этом.

– Не в этом доме, – улыбнулась я. – Здесь нигде нет ничего современного.

Я смотрела на Майкла, а он пошел по комнате. Он рассматривал безделушки на полках, картину с изображением лошади моего деда над каминной полкой. Потом подошел к старинному гардеробу, царившему у одной стены, и приоткрыл дверцы, инкрустированные орехом. Потом остановился перед штабелем картонных коробок у другой стены, склонил голову к плечу и принялся читать наклейки.

– Ты до сих пор не распаковала вещи?

– А зачем? Все это мне здесь не нужно. И вообще зря я эту гору сюда притащила.

– Ты все еще ищешь причину, чтобы уехать. – Майкл запрокинул голову и допил остатки вина. – Или чтобы остаться.

– Может быть, ты прав. – И тут я, осмелев (возможно, сказалось количество выпитого), спросила: – Можешь предложить мне такую причину?

– Для чего? Чтобы уехать или чтобы остаться? Это от многого зависит.

Он повернул голову и устремил взгляд на кровать, на все ее чудовищное великолепие. А я гадала, не представляет ли он себе нас на этой кровати, обнаженных, окутанных бархатом. Я представляла! Дождь превратился в ливень с дикими порывами ветра. Шквалы налетали на крышу дома, струи дождя колотили по ней, ветка дерева, растущего рядом с домом, била по стеклу, словно бы просясь внутрь, к теплу. Майкл зажмурился и произнес несколько поэтических строк – так тихо, что мне пришлось вытянуть шею, чтобы разобрать слова.

– Западный ветер, когда ты подуешь, Ты дождик с собой принесешь? О Боже, быть может, в постель мою вновь Любовь ты мою вернешь?[101]

Он открыл глаза и встретился взглядом со мной, стоявшей по другую сторону от громады кровати. Снова этот его взгляд. Он словно бы смотрел внутрь моего мозга. От мартини и вина у меня немного кружилась голова, но я это точно не придумала. Пространство между нами сильно наэлектризовалось.

– Это твои стихи? – спросила я.

Майкл не ответил. Он обошел вокруг кровати и направился прямо ко мне, не сводя с меня своих бледно-голубых глаз. Граница между моим телом и воздухом вокруг меня внезапно почти растворилась, я вся дрожала от предвкушения. Ну вот, наконец он меня поцелует. Но Майкл, не дойдя до меня всего несколько футов, внезапно устремил взгляд на дверь, поверх меня. Еще два шага – и он прошел мимо, совсем рядом со мной. Первый прилив волнения ушел и оставил после себя тугой узелок разочарования. Значит, все это я себе просто придумала?

И все же… Майкл прошел так близко от меня, что я могла ощутить исходящий от него жар… и… нет, это мне не показалось: его рука скользнула по моей руке. Кончик его пальца зацепил мой мизинец на секунду, всего на секунду, а потом Майкл вздохнул. Это был вздох человека с разбитым сердцем. Вздох того, с кем жизнь поступила жестоко.