Красивые вещи

– Вот именно это мне и дается хорошо, – сказала ему я и, чтобы доказать это, потянула к себе торт, придвинула его к губам и изобразила лукавую усмешку – я такая крутая, я такая земная, и я ни капельки не думаю о калориях в этом торте, – чтобы Эмили запечатлела это мгновение.

Торт «Красный бархат» оказался слишком сладким – таким, что у меня даже зубы свело от боли.

До даты свадьбы оставалось пять месяцев, когда мне позвонил отец и сказал, что умирает.

– Запущенный рак поджелудочной железы, булочка, – сказал он. – Врачи говорят, что дело плохо. У меня даже не несколько месяцев, а несколько недель. Может быть, ты сумеешь приехать домой?

– О господи, папочка. Конечно! О господи!

Его голос звучал непривычно тихо.

– Ванесса… я просто хочу сказать тебе это сейчас… Прости меня, пожалуйста. За все.

Глаза у меня были сухие, но дыхание перехватило. Что-то острое и настойчивое вонзилось в мой центр равновесия. Я могла вот-вот упасть.

– Не надо. Тебе не за что просить прощения.

– Возможно, тебе придется трудно, но не сомневайся в своей силе. Ты – Либлинг. – До меня донесся еле слышный хрип. – Не забывай об этом. Ты должна пробиться – ради Бенни. И ради себя.

Я прилетела в Сан-Франциско, забрала Бенни из Института Орсона, и мы поселились в особняке в Пасифик-Хайтс, чтобы ожидать скорого, но мучительного финала. Организм отца быстро сдавал позиции. Он спал весь день, накачанный морфином. Его тело так распухло и раздулось, что я боялась, что он лопнет, если я его крепко обниму. Когда он спал, мы с Бенни бесцельно слонялись по дому, где прошло наше детство, прикасались к знакомым вещам и задерживали кончики пальцев на их поверхности, испытывая чувство потери. Наши детские спальни, не изменившиеся со времени самоубийства матери, – это были алтари, созданные нашими родителями для поклонения перед теми людьми, которыми мы когда-нибудь должны были стать. Мой принстонский баннер, теннисные трофеи, медали Бенни за победы в соревнованиях по горным лыжам, коробка с шахматами… Семья, которая у нас была раньше.

Мы с братом вместе дежурили у постели умирающего отца. Как-то раз ночью, когда он во сне застонал и заплакал, сражаясь со смертью с такой же силой, с какой раньше сражался за жизнь, мы рядышком сидели на диване и смотрели старые сериалы, которые любили в детстве – «Шоу 70-х», «Друзья», «Симпсоны». Бенни от усталости и под действием своих лекарств наклонился вбок, и его голова легла мне на плечо. Я гладила его растрепанные рыжие волосы так, словно он все еще был маленьким, и, несмотря ни на что, меня посетило чувство невероятного покоя.

Я гадала, что снится моему брату – а может быть, лекарства напрочь отнимали у него сновидения? А потом я задумалась о том, как скажется на Бенни потеря отца. Вдруг он окончательно лишится рассудка? Если так, то кого мне винить на этот раз?

– Не бойся, – прошептала я. – Я позабочусь о тебе.

Бенни приоткрыл один глаз:

– С чего ты взяла, что это обо мне надо заботиться?

И тут он рассмеялся, чтобы я поняла, что он шутит, но почему-то мне стало очень не по себе. Бенни словно бы распознал что-то такое во мне, что было и внутри него. Нечто такое, что жило и в нашей матери. Брат будто бы подсказал мне, как опасно близко я подошла к этой грани.

Наш отец умер внезапно. У него негромко заклокотало в груди и дрогнули руки и ноги. Я думала, что у нас что-то случится перед его смертью – нечто вроде сцены из кинофильма у постели умирающего, и отец скажет мне, как он мной гордится… Но в итоге он не пришел в сознание, и я держала его холодеющую руку в своих руках, и на наши руки падали мои слезы. По другую сторону от кровати на стуле сидел Бенни, он раскачивался назад и вперед, цепко обхватив руками грудь.

Медсестра из хосписа на цыпочках ходила по комнате и предпринимала неизбежные шаги: врач, директор похоронного бюро, автор некролога, юрист.

Я была совершенно растеряна и сделала то, что умела делать лучше всего: достала телефон из кармана и сфотографировала свои руки, сжимавшие руку отца. Нужно было что-то сделать, чтобы запечатлеть эту последнюю ниточку связи между нами, пока все не ушло неминуемо и навсегда. Почти не задумываясь, я выгрузила фотографию в Инстаграм: #мой-бедный папочка. При этом я думала: «Посмотрите на меня. Посмотрите, как я печальна. Наполните эту пустоту любовью». Через несколько секунд посыпались слова соболезнования: «Как жалко тебя… Какое трогательное фото… Ванесса, напиши в личку, хочу виртуально обнять тебя…» Добрые слова от незнакомых людей с щедрым сердцем. Правда, личного в них было не больше, чем в неоновой афише кинофильма. Я прекрасно знала, что через несколько секунд после комментария каждый из этих людей уже перескочил к следующему посту в своей ленте, а про меня забыл.